У края темных вод

— Эх, — сказала Джинкс, поглядев на Терри. — Я-то собиралась рассказать вам про наши приключения. Как нас поливал дождь и унес весло, которое было воткнуто в отмель, а потом размыл и саму отмель. Как нас чуть не потопило, пока мы под дождем отвязывались и искали другое место, чтобы закрепить плот. Но раз Скунс не выдумки — а я вам говорила — и вы оба его видели, а Терри еще и без пальца остался, особого интереса мой рассказ не вызовет. Довольно будет сказать, что нам тут тоже лихо пришлось.

Мама выбралась из каюты, и мы с ней вместе перевернули Терри и осмотрели его палец. На самом деле он потерял не весь палец, а только самый кончик, но крови из него вышло немало, и это, после всех приключений на суше и на воде, доконало его.

Я тоже не слишком-то бодро себя чувствовала. Банку я оставила снаружи, и мы втроем уволокли Терри в каюту. Внутри было тесно, мы с ним вместе не полезли, а втолкнули его снаружи вовнутрь, рядом с преподобным, который лежал навзничь и так и не пошевелился.

— Он умер? — спросила я.

— Нет, — сказала мама. — Он там, куда уходят умершие до тех пор, пока не разорвут связь со своим телом.

Мама заползла в каюту и нашла в каком-то мешке тряпки, чтобы перевязать Терри руку. Терри очнулся, но не слишком повеселел.

Я взяла банки и сунула их в каюту, за спину преподобному. Мама все еще возилась, заматывая руку Терри в тряпки. Она глянула на банки и сказала:

— Я так понимаю, это Мэй Линн и деньги?

— Ага, — кивнула я. — Пока нам даже удалось не перепутать, где что.

С этими словами я выползла из каюты, и мы с Джинкс отвязали плот. Джинкс сообразила примотать шесты бечевкой к плоту, так что теперь мы отрезали веревку, взялись за шесты и отвели плот от берега.

Дождь еще шел, но все ленивее и ленивее, и река уже не так пучилась и пенилась, как раньше. Когда мы отошли от берега, Джинкс взялась за штурвал, а я, переходя с одной стороны плота на другую, продолжала отталкиваться шестом до тех пор, пока не перестала чувствовать дно. Поначалу мы не видели, что там впереди, но мы подвигались вперед и ждали рассвета — я заметила его первой, занимавшуюся за деревьями нежно-розовую зарю, а потом и ярко-красное горячее яблоко выплыло и заполнило собой небо.

Он был отрадным и обнадеживающим, этот свет, и, как всегда, когда заканчивается ночь, все кажется лучше и веселее, хотя порой это лишь иллюзия, как сказал бы Терри. Но, как говаривала более прозаичная Джинкс, «по крайней мере, на свету ты видишь, что к тебе подбирается».

Посветлело только небо, река оставалась черной, будто смертный грех, густо кипели в ней, терлись друг о друга ветки и листья. Я различила в этой массе мертвого опоссума, а потом и змею, каким-то образом утонувшую в бурю. Воздух пропитался запахами земли. Постепенно солнце поднялось достаточно высоко, чтобы превратить воду из черного кофе в молоко с примесью какао. Зачирикали птички, замелькали деловито между деревьев. День прогрелся, отчасти просохла и моя мокрая одежка.

Я сменила Джинкс за штурвалом, а она перешла на передний край плота, готовая в случае надобности оттолкнуться шестом или подгрести веслом. Мама выбралась из каюты со своим мешком и выдала нам с Джинкс понемножку сушеного мяса. Я совершенно точно знала, что из дома проповедника мы таких припасов не брали. Мясо местами отсырело — там, где мешок протек, — но все-таки было вполне съедобно. А вот воды у нас не оказалось совсем, а пить хотелось так — я бы и с медведем ради глотка воды подралась.

Выполз из каюты и Терри, тоже принялся грызть сушеное мясо.

— Ты как? — спросила я.

— Терпимо, — ответил он, выставляя напоказ перебинтованную руку.

— Преподобный подавал признаки жизни? — поинтересовалась я.

— Один раз выпустил газы, но за исключением этого непроизвольного физиологического отправления он нем как могила.

— Боюсь, он не оправится, — вздохнула мама.

— Ему ничуть не хуже пришлось, чем любому из нас, — заметила Джинкс.

Я-то знала, что случилось с преподобным в детстве, и понимала, что нынешние события добавились к тому грузу, который он издавна волочил за собой, и вроде как сбили преподобного с ног. Можно сказать, на человека обрушился целый ящик кирпичей, и самый последний его добил. Но я не стала рассуждать про это вслух, потому что Джинкс ничего об этом не знала, а мама не знала, что я подслушала их разговор, так что не стоило и поднимать эту тему.

Течение все еще несло нас довольно быстро, солнце подсушивало промокшую одежду. Похоже, дела пошли на лад, решила я, от Скунса мы оторвались и скоро окажемся так далеко, что он нас уже не догонит.

Я позволила себе помечтать насчет денег и как бы я могла распорядиться ими. Думала я и о прахе Мэй Линн, хотя кто-то внутри меня все еще сильно злился при мысли о том, как эта проклятая банка с пеплом чуть было не утопила меня. Кажется, я продолжала завидовать красавице Мэй Линн даже мертвой.