У края темных вод

Прошло примерно столько времени, сколько требуется ребенку, чтобы появиться на свет и научиться ходить, прежде чем я сумела подняться на ноги и спуститься к береговой линии на разведку. Шла я медленно, да еще и страшилась того, что мне предстоит там увидеть. И правильно страшилась: меня поджидало такое зрелище, от которого сердце свинцовым грузилом пошло ко дну.

Преподобный.

По ту сторону от скал и водопада река угомонилась. Она слегка отклонялась вправо — там между крупными валунами оставалась расселина, и вода проходила сквозь нее, а между этими камнями как раз и повис преподобный, вошел плотно, как пробка в бутылку. Длинный кусок дерева откололся от плота и проткнул ему живот. Я кое-как подобралась к кромке воды, перелезла через два-три голыша, потом пустилась вплавь к той заводи, куда отнесло преподобного. На этот раз плыть было нетрудно: без дождя река текла намного медленнее. Потом я снова перебиралась с камня на камень, пока не добралась до тех валунов.

Ответа пришлось дожидаться какое-то время, но наконец Джой сказал:

— Ныне меня призывают домой.

— Похоже, вы еще тут, с нами, — возразила я, надеясь приободрить его, но что толку? Осколок, впившийся ему в живот, вышел через поясницу, кровь все еще тонкой струйкой бежала по деревяшке, которая так плотно вошла в тело, что казалось — вынь этот кол, и преподобный развалится надвое.

Я поискала путь, чтобы перебраться с этого валуна на другой, пониже, и заглянуть преподобному в лицо. Лучше бы не заглядывала: он был весь белый, а губы почти черные, изо рта и носа тоже шла кровь. Он завел глаза, чтобы разглядеть меня, — головы уже не поднять, — и прошептал:

— Ты — ангел.

Совсем плох, подумала я и по своему упрямству возразила:

— Я — Сью Эллен.

— Вижу, я получил прощение, иначе ты не явился бы за мной, — гнул он свое.

Я в очередной раз попыталась сказать ему все как есть и кто я такая, но сообразила, что пользы от такой правдивости никому нет. Пусть лучше думает, будто я придерживаю для него калитку рая, и проходит в нее поскорее.

Веки преподобного дрогнули и упали. Тяжко вздымавшаяся грудь поднялась и больше не опускалась. Казалось, его тело тяжелеет на глазах. Кол, на котором он висел, поддался под такой тяжестью, и проповедник сполз ниже, стопами в воду. И там он остался висеть, словно огромный переспелый плод.

Там я его и оставила, как это ни грустно, — ни силы, ни мужества мне бы не хватило, чтобы вытащить его на берег, да еще и освободить от этой гигантской занозы. Нечем было помочь мертвецу. Больше всего мне хотелось найти маму и друзей, хотя я боялась, что и их застану не в лучшем виде. Я залезла на вершину валуна и оглядела реку. Оттуда я увидела длинный сук, отходивший от прибрежного дерева, — недавно эту ветку накрыло водой, но теперь вода схлынула и ветка поднялась на поверхность. С нее что-то свисало.

Я поплыла обратно к берегу и по суше направилась к дереву и к тому, что висело на нем. Сердце билось часто, затрудняя дыхание. Добравшись до ветки, я увидела, что висит на ней один из тех двух мешков, которые мы с Терри забрали из сарая преподобного. Я вскарабкалась на дерево, перебралась на ветку и добыла мешок. Пришлось повозиться, но мне удалось вытащить его на берег. Я дернула бантик, на который была завязана веревка у горловины мешка, и узел, хотя и намокший, развязался без сопротивления. Я заглянула вовнутрь. Еда пропала, но банке из-под сала ничего не сделалось, крышка была все так же плотно пригнана к ней. Перочинный нож оставался при мне, я вытащила его из мокрого и липкого кармана комбинезона, открыла и с его помощью приподняла крышку. Стеклянная банка внутри тоже уцелела, внутри ее было сухо. Внутри ее лежал прах Мэй Линн.

Я сложила банки обратно, как они были, и прихватила мешок с собой. Отошла на пару шагов и тут-то увидела Терри: он стоял, прислонившись к дереву, правой рукой придерживая свой левый локоть. У его ног лежал второй мешок.

Я подбежала к нему. Он перестал обнимать свой локоть и вместо этого обнял одной рукой меня.

— Я боялся, что ты утонула, — сказал он.

— А я думала, что ты, — сказала я.

— Этот мешок выбросило на берег, — пояснил он. — Я вытащил его и стоял тут под деревом и думал, что все, кроме меня, утонули. Я ушиб руку — ничего страшного, самую малость. Болит гораздо меньше, чем палец.

Он вытянул руку мне напоказ. Повязку с пальца смыло, вся кисть, от раненого пальца до запястья, распухла и цветом стала как старая ветчина.

— Болит, — повторил он. — А как посмотришь на нее, так становится еще хуже. Ты не ранена?

— Чувствую себя так, словно меня колотили целым мешком молотков, — ответила я.

Потом я рассказала ему о судьбе преподобного Джоя.

— Упокой Господи его душу, — произнес Терри. — Он был добр к нам, и, мне кажется, он был чист сердцем.

— Настоящий христианин — что не часто встречается, — подхватила я.

На миг мы оба умолкли. Такая получилась минута молчания в память преподобного. Однако не в тех мы были обстоятельствах, чтобы долго грустить или воздавать кому-то дань уважения.

Первым заговорил Терри: