— Отлично, Сережа. Внимательно слушать собеседника дано не каждому, а для журналиста оно совершенно необходимо. А то ведь как бывает? Изучив письмо, иной журналист составляет свою концепцию и, приехав на место, старается подогнать под нее жизнь. Отсюда и субъективное отношение к людям, неправильно построенные беседы. Такой корреспондент не выслушивает человека до конца, перебивает его.
Зазвонил телефон. Заведующий снял трубку:
— Слушаю… Иду. — Положив трубку на аппарат, сказал: — Главный вызывает. Возьми у секретаря первые попавшиеся тебе три письма из тех, что мы оставили для работы в нашем отделе, познакомься и дай мне свои соображения.
Они вместо вышли из кабинета. Сергей посмотрел вслед начальнику — на пиджак в складках на спине, свисающие брюки на тощем заду — и подумал: «Как все же небрежно держит себя, одевается. Бумаги на столе расшвыряны. Весь какой-то раздерганный. У него, наверное, семь пятниц на неделе. А тут еще эти банальные рассуждения о важности писем в редакцию, необходимости для журналиста быть внимательным и объективным. Ну и попал я к руководителю! Чему у такого научишься?»
Таким было непосредственное впечатление от первой встречи с Зиновием Романовичем Карпухиным.
Но прошло время, совсем немного, и Сергей понял ложность первого впечатления. Зина, как называли Карпухина в редакции, оказался на редкость сосредоточенным человеком, с отличной памятью и гибким умом. Карпухин как отлаженная электронно-вычислительная машина немедленно выдавал необходимую информацию или предлагал решение вопросов, вспыхивающих один за другим на экране редакционной жизни.
Кроме того, Карпухин был добр и скрупулезно порядочен в работе, в отношениях с людьми. Над его ангельским терпением в работе с начинающими журналистами добродушно посмеивались.
— Ну что, Зина, выдоил ты наконец из этого молодого козла молоко? — спрашивал кто-нибудь из коллег.
— Ничего, ничего, и зайца можно научить спички зажигать, — отшучивался Зиновий Романович.
Он бился, что называется, до последнего и, если убеждался — не выйдет из человека журналиста, выпроваживал его мягко и настойчиво из отдела. Благотворительностью он не занимался.
ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ
Сергею пришлось расстаться с Анвером. Тот после окончания МГУ уехал работать домой в Казань. Его зачислили в штат республиканской газеты. Конечно, Сергей грустил. Не было Сони, не было Анвера. Сергей привыкал к людям, а тут тем более — друзья. И какие!
Сергей и Анвер радовались успехам друг друга. А если случались творческие неудачи (не шел, скажем, материал), то не гладили друг друга по головке — ладно, мол, обойдется. Они старались найти первопричину неудачи. Кто виноват? Автор, редактор или ситуация?
— Сережа, — говорил Анвер, читая отвергнутую статью, — ты тут голосом пытаешься взять, аргументов мало… Понимаешь, не очень доказательно.
— Ты думаешь?.. — спрашивал Сергей, серьезно глядя на Анвера. — Может быть, может быть…
Анвер признавал творческое превосходство Сергея, говорил ему прямо об этом.
— Анвер, мне, конечно, приятна твоя оценка моих возможностей. Просто ты еще не раскрылся. Вернее, не начал раскрываться. Не было должных импульсов. У меня были.
Конечно, у Сергея были еще друзья — школьные, университетские, но дружба с Анвером отодвигала их в тень. О потере Сони он рассказал только Анверу. Не только о ее замужестве и отъезде за рубеж, но и о том, что для него значила Соня.
И вот такой человек, как Анвер, уехал. Уехал поверенный его души.
Они писали и даже звонили время от времени друг другу. Договорились провести вместе отпуск. Анвер приглашал под Казань на Волгу.
…Мимо Сергея прошел странный автобус — двухэтажный, открытый с боков. Железные стойки поддерживали потолки первого и второго этажей. Автобус был почти пустым — только на первом этаже сидели мужчина и женщина. Автобус остановился, Сергей добежал до него, вошел на первый этаж, автобус тронулся по пустынной Садовой, и вдруг впереди открылось море, его синева хлестнула по глазам. Автобус помчался к нему и, достигнув, пошел вдоль моря по Феодосийской набережной. Сергей узнал ее.
Пара, сидящая в автобусе, медленно поднялась и подошла к Сергею.
— Ты не узнал нас, Сережа? — спросил мужчина.
И теперь Сергей увидел молодых бабушку и дедушку такими, какими они были изображены на фотографии в семейном альбоме в годы своей юности: она — в широкополой шляпе и длинном платье, он — в шляпе-канотье и пиджачной паре.
— Сереженька, как я рада, что снова вижу тебя! — воскликнула бабушка.
— Я знаю, ты хочешь написать обо мне повесть, — сказал дедушка. — Ее главная идея — возродить большевистские традиции в твоем времени, развить их. Ты понимаешь? А теперь прощай, меня ищет контрразведка белых…
Сергей проснулся. Все было так явственно. Он сел в постели. За окном рассвет теснил ночь. Серело.
Сергей встал, заходил по комнате, возбужденный сном… «Как же так? Ведь я обещал бабушке написать повесть о деде. И ничего, ничего не делаю. Надо срочно начать. И писать о необходимости возрождения революционных традиций».