У красных ворот

Сергей рассказал о сне родителям, и Любовь Ионовна резюмировала:

— Значит, ты думаешь о повести. У тебя сейчас внутренняя подготовка, а это тоже работа.

А Федор Тарасович посоветовал:

— Изучи время деда по газетам тех лет, трудам историков, мемуарам, иначе твоя работа будет дилетантской. Почитай художественную литературу, чтобы почувствовать дух, колорит эпохи. — И добавил после некоторой паузы: — Большое дело ты затеял, сынок.

Сергей вспомнил давнишний разговор с бабушкой. Елена Анатольевна, зная о желании внука написать повесть о Придорожном, по существу, первая сказала то, что сейчас говорил отец. Сергей записал разговор с ней на магнитофонную ленту. У него даже образовалась маленькая фонотека. Там были записи семейных «пятниц» и вот эта…

Он ушел к себе, разыскал нужную кассету и включил магнитофон. Сергей услышал голос бабушки.

«— Тебе, Сережа, обязательно надо чувствовать то время. И возможно, будут интересны эпизоды, которых почему-то нет в рукописи дедушки. Кроме того, они добавляют какие-то черточки к характеру твоего главного героя. Вот кое-что я расскажу тебе.

Во ФЛАКе дедушка познакомился с поэтом и художником Максимилианом Волошиным. Тот жил в Коктебеле и довольно часто приезжал в Феодосию. Там пути километров двадцать. Дружили они до самой кончины Максимилиана Александровича. Ты знаешь о нем?

— За кого ты меня принимаешь, бабуля?

— Прекрасно, милый, — продолжала Елена Анатольевна. — Волошин как мог помогал большевистскому подполью, хотя его позиция была очень неопределенной. У него в стихотворении „Гражданская война“ есть такие строчки:

„А я стою один меж них,

Молюсь за тех и за других“.

Уже работая секретарем Феодосийского уездного комитета партии, дедушка получил письмо от Горького. Писатель волновался за Волошина. Сообщал, где он живет, и просил позаботиться о личной безопасности поэта и принять меры для сохранения уникальной библиотеки, находящейся в его доме.

Дедушка показал письмо Волошину, и они весело смеялись над напрасной тревогой Горького. А потом Волошин уже в Москве, побывав у Горького, рассказал дедушке, как смеялся сам Горький, узнав, кого он убеждал оградить поэта и его библиотеку от посягательств „агрессивных комиссаров“.»

Послышался легкий смешок Елены Анатольевны.

«— Бабуля, а помнишь, ты как-то мельком говорила, что дедушка знал Мандельштама.

— Да, они познакомились у того же Волошина. Тот считал Мандельштама талантливым, даже очень талантливым поэтом. Но в быту Мандельштам оказался беспомощным, неустроенным. Не имел постоянного пристанища. И к тому же от природы был чудаковат, добродушен.

Месяца за два до ареста дедушки он поселился у него. Не хватило у твоего деда духа отказать в гостеприимстве, хотя Мандельштам осложнял его подпольную работу. Ну а когда начались аресты, дедушке пришлось намекнуть своему квартиранту, что жить у него опасно.

Мандельштам моментально исчез. А на следующий вечер, представь себе, Мандельштам пришел во ФЛАК и, переходя от столика к столику, стал расспрашивать знакомых: „Вы не знаете, Придорожный арестован?“

— Анекдот!

— А вот и второй анекдот. Ты уже, Сереженька, взрослый, и тебе можно рассказать.

Вскоре и самим Мандельштамом заинтересовалась контрразведка. Его арестовали, хотя в принадлежности к подполью его заподозрить было невозможно. На следствии он спросил: „Скажите, а у вас невинных освобождают?“ Ему ответили: „Сначала лишают невинности, а потом освобождают“.»

Сергей услышал бабушкин и свой смех, а потом ее слова:

«— Его быстро освободили. Но не этими чудачествами замечателен Осип Эмильевич. Он был прежде всего поэтом. Кроме стихов он писал и прозу. Прочти его рассказы о Феодосии деникинско-врангелевского времени. Ведь оно тебя интересует. Называется этот сборник рассказов удивительно поэтично и точно: „Шум времени“.»

Запись закончилась. Сергей выключил магнитофон. Он хорошо помнил, где сидела бабушка, на том стуле у стола, ее позу — прямая спина, слегка приподнятая голова. Она не позволяла себе даже в таком возрасте терять форму. Посторонние не называли ее старухой.

Голос из прошлого… Навалилась тоска. Никогда она не придет к нему, не скажет свое «Сереженька». Никогда.

Как-то почтальон принес Сергею длинный узкий конверт из плотной голубой бумаги. Вверху были написаны по-русски его фамилия, адрес, а внизу, латинскими буквами: Moscow, USSR.

Сергей сразу почувствовал — это от Сони. От волнения вспотели ладони. Влажными пальцами он ощупал тугой конверт. Подкинул его, поймал. Почему-то не решался сразу вскрыть. Сергей повертел конверт так и сяк: как вскрыть его и не порвать письмо? Наконец нашел маленькую щель, просунул в нее острие перочинного ножичка, потихоньку разрезал конверт по его изгибу и извлек листки бумаги. Развернул: да, писала Соня, ее прямые четкие буквы. Почерк почти не изменился после десятого класса. Они писали друг другу в школе, когда разъезжались на каникулы.

«Сережа!