У крутого обрыва

Итак, они вышли в восемь с минутами. Вскоре показалась вершина Гузерипля — начались альпийские луга. Предстояло сделать привал и «рассказать обзор». Но тут вдруг солнце скрылось, и сразу заморосил дождь, колючий и нудный. До «панорамной точки» оставалось всего ничего, а там шел спуск к приюту «Фишт»; который туристы одолевают обычно за какой-нибудь час. Решили идти дальше, ускорив шаг.

«Примерно через восемь километров пути — из шестнадцати, которые надо было пройти в этот день, — вслед за дождем неожиданно налетел ураганный ветер. Совершенно черные тучи не ползли, а летели прямо на нас. Мы оказались на ровной, голой местности, спрятаться было негде… Я вырос в горах, ходил с отцом на Эльбрус, но ничего подобного не видел».

(Показания следователю инструктора Алексея Сафронова.)

«Все произошло внезапно… Мелкий дождь не предвещал бури, даже когда он перешел в мокрый снег. Вдруг поднялся ветер такой силы, что невозможно было удержаться на ногах… Через несколько минут сдуло, как пушинку, одного из наших туристов — Феликса Шипова. Мы видели, как с огромной быстротой он пролетел по равнине и его унесло в пропасть. Он даже не успел крикнуть… Вскоре из-за туч, ветра и снега нельзя было ничего увидеть даже в двух шагах от себя… Нас охватили паника и страх…»

(Показания следователю туристки Людмилы Лисаковой.)

Это был печально знаменитый смерч, который обрушил в те же часы гигантские столбы воды на Сочи, Хосту и Адлер. Тот самый смерч (о нем много писали), который сломал дома, искорежил машины, вырвал с корнем сотни могучих деревьев, перепутал линии электропередач, смял в гармошку рельсы железных дорог. Сюда, на северные склоны Кавказского хребта, донеслось его громкое эхо в виде ураганного ветра и снежной метели.

На побережье в единоборство со смерчем тотчас вступили десятки тысяч хорошо организованных, умело нацеленных оперативным штабом людей: моряки и солдаты, монтеры и железнодорожники, пожарные, строители, врачи… Здесь, в горах, отрезанные от жилья, лишенные связи, не имеющие никакого опыта борьбы со стихией, его встретили пятьдесят три туриста, которым внезапно выпала тяжкая доля побороть слепую силу природы не в песне, а в жизни.

Наступила критическая минута принимать немедленное решение. Отдать приказ, которого ждали растерявшиеся, испуганные люди. Приказ, очевидный даже тогда, в панике и смятении: вернуться назад, по тропе, которую еще не успело занести снегом (от леса туристов отделяло всего каких-нибудь триста метров). Это был знакомый, только что пройденный путь, по которому в первую очередь и могла прийти помощь.

Но вместо этого единственно правильного приказа был отдан иной: спускаться к другому лесу — по заросшему кустарником склону. В неизвестность незнакомым путем… Впрочем, местным жителям этот обрыв хорошо известен. И обрыв, и ручей, текущий внизу, они окрестили зловещим словом «Могильный» — именем, которое говорит само за себя.

Ни туристы, ни инструкторы ничего про Могильный не знали. Сафронов отдал приказ, и ему тотчас повиновались: последний приказ, имевший реальную силу. Больше никто уже не слушал инструкторов, даже тогда, когда их распоряжения были точны и разумны. В пурге туристы растеряли друг друга. Ураганной силы ветер глушил их голоса. Ноги скользили по снегу. Колючий кустарник не давал возможности найти опору рукам.

Цель, казалось, была уже близка, когда в пропасть сорвался Семен Рожанский. Он чудом застрял на крохотном уступе: за ним была крутая, почти отполированная скала, под ним — глубокая бездна. «Сеня, — крикнул ему его друг Николай Загорянский, забойщик из Кадиевки, — я сейчас…» — «Коля, не надо, — отозвался Рожанский, — засыплешь меня и свалишься сам. Когда устроитесь, кинь мне веревку». — «Хорошо, Сеня, — кричал Загорянский, — вот костер разведем и вытащим тебя. Ты продержишься, Сеня?» — «Продержусь!.. — донеслось снизу. — Не волнуйтесь, я продержусь!..»