У меня к вам несколько вопросов

«Заходи и узнаешь», — сказал Джефф и начал расстегивать рубашку.

Ребята выругались и убежали, смеясь.

В другой вселенной я тогда поцеловала Джеффа. В той, другой вселенной я знала, что я не уродина, что Джефф, возможно, был бы этому рад или во всяком случае польщен. Я бы не была такой холодной и позволила себе испытывать чувства к кому-то настоящему и доступному, а не к мертвым музыкантам и к самому горячему парню в Грэнби. Но в реальном мире это никогда не приходило мне на ум.

48

В тот вечер я устроила моим ученикам просмотр двух версий «Лица со шрамом» — оригинальной и 1983 года — в театре Грэнби. Они уже успели посмотреть «Мементо», «Глаза без лица», «Кабинет доктора Калигари» и «Фарго», но самостоятельно. Перед нами была та самая сцена, которую я освещала, когда мои ровесники пели и танцевали, та сцена, на которой нам иногда разрешали опускать экран и смотреть фильмы на ВХС. Теперь я могла подключить к проектору свой лэптоп и воспользоваться дистанционным пультом, беззвучно опускавшим экран шириной во всю сцену.

Пахло там, как и раньше — опилками, потом и краской, — но мою осветительную будку заменили, когда театр потрошили и расширяли. Тем не менее, как я сказала ученикам перед тем как начать просмотр, именно здесь я открыла для себя кино.

— Я была одной из немногих школьниц, кому разрешалось работать с проектором, — сказала я, — так что меня фактически вынудили вступить в киноклуб.

Я путано рассказала, как Джефф Ричлер представил горстке собравшихся школьников «Воспитание крошки», как он объяснил, что никто так не согласовывал свои реплики, как Хэпберн и Грант, которые Говард Хоукс — он же, кстати, поставил в 1932 году «Лицо со шрамом», которое мы собирались смотреть, — доводил до комедийного угара. Тогда я впервые посмотрела фильм ради чего-то большего, нежели сюжет. Довольно скоро я уже увлеклась операторской работой, историей и, в конечном счете, теорией кино.

Мои ученики казались заметно менее увлеченными. Они расселись по всему залу, кто парами, кто поодиночке. Я сказала:

— Имейте в виду, что я увижу, если вы будете смотреть в телефоны. Ваши подбородки светятся синим в темноте.

Не прошло и десяти минут, как я сама нарушила свое правило, но ведь я уже смотрела каждое «Лицо со шрамом» раз по десять. Сидя на заднем ряду, я написала письмо Ванессе Кит, которая теперь была Ванессой Берч. Я напомнила ей, что была соседкой ее сестры, не уточнив, что нас расселяли в произвольном порядке. «Я хочу поблагодарить вас за любую информацию, которой вы сможете поделиться с моими учениками, — написала я. — Они не собираются никому усложнять жизнь, и я думаю, они сосредоточатся на том, как сама школа препятствовала или способствовала расследованию». Я не могла быть уверена, но надеялась, что это произведет положительное впечатление. Я добавила, что примерно в том же возрасте потеряла брата, что я понимаю, каким долгим и сложным может быть горе, и не хочу расстраивать ее. После этого я откинулась на спинку и стала смотреть фильм.

Мы были только на сцене, где Поппи спрашивает Тони о драгоценностях, когда Ванесса мне ответила.

Она прислала ссылку на облачное хранилище. Без единого слова.

Меня охватило волнение и страх. Страх, что найду там стенограмму моего допроса, страх, что еще глубже увязну в этих дрязгах, и страх, что там не окажется вообще ничего полезного.

Однажды ночью, много лет назад, когда я была почти уверена, что Джером спит с одной художницей, я стырила его телефон и закрылась в ванной. И только не найдя ничего такого в его сообщениях, я поняла: я хотела найти какой-то компромат, хотя бы для того, чтобы подтвердить свое ощущение, что между нами какой-то ужасный разлад. Сейчас я чувствовала то же самое — надеялась, как ни странно, на худшее, на явные доказательства, которые сказали бы мне, что я не зря старалась, что я должна все бросить и посвятить следующие годы своей жизни тому, чтобы разобраться во всем этом.

У меня так дрожали пальцы, что я боялась ненароком удалить ссылку — после того как я лайкнула ту ужасную гифку, я ожидала от себя чего угодно, — но я сумела открыть ее и почувствовала, сидя в темноте на заднем ряду, будто распаковала кошмарный рождественский подарок.

Там было более четырехсот страниц документов. В первую очередь, огромное количество как медицинской, так и юридической документации, выглядевшей в равной степени невразумительно. Я подумала, что лучше вникну в юридические документы, чем в медицинские, но это были сплошные ходатайства, кодексы и заявки.

Но кроме того там были стенограммы допросов, на которые я надеялась, проведенных в течение нескольких недель после смерти Талии — гораздо больше, чем за те пару дней на кухне мисс Вогел, которые мне запомнились. Похоже, полиция штата несколько раз возвращалась, чтобы опросить близких друзей Талии. Мне захотелось распечатать все это и внимательно прочитать, чтобы не пялиться на отсканированный машинописный текст в своем телефоне, но я не смогла удержаться и пробежала несколько страниц.