У метро, у «Сокола»

– Без дополнительной: никакой командировки в Омск у Фарятьева в означенные дни не было, – торжественно провозгласил Фридман. – Но и на работе его не было, он брал отгулы!

Ха! А в квартире Ярковой, говоря о командировке, Фарятьев глянул на Марию Александровну, и она закивала. Неужели сговор?

– Фарятьев вообще со странностями, я о нем расспросил, – торопливо продолжал Миша. – У них в Институте смазочных материалов театральная студия. Фарятьев там был инициатором мистической постановки, с дымом, с масками… Даже предлагал участие обнаженной натуры! Все это, разумеется, зарезали.

– Как называлось? – полюбопытствовал Покровский.

У Миши оказалось записано. «Роза и крест». Мистерия.

– Долбанько, фигли, – сказал Жунев. – По описанию смахивает на маньяка.

Действительно, не в себе, похоже, резиновый инженер. «Лыжи и крест». Покровский почесал затылок. Вспомнил неприятные липкие движения Фарятьева, дребезжащий голос.

– Вызывайте его, – сказал Жунев. – Посмотрим, как здесь запищит.

Жунев спешил куда-то, дальше обсуждать не стали, да и нечего обсуждать. И не вызывать надо, а просто с утра доставить на допрос.

Покровскому тоже пора – на Пушкинскую площадь. Десять минут пешком, пятнадцать, если в совсем прогулочном ритме. В театре имени Станиславского давали «Сирано де Бержерака». Девушки спорили на тротуаре.

– Это не тот театр!

– Как не тот? Написано «театр»!

– Дура, тут много театров!

– Вам подсказать? – спросил Покровский.

– Да, подскажите!

– Где театр Пушкина?

– Ты почему сразу не сказала, что Пушкина?

– Да я не там посмотрела!

Театр имени Пушкина, наверное… Глянул в билеты – да. Посмотрел на часы. Без восьми семь сейчас, плюс минимум две минуты задержки, а то и все десять минут задержки.

– Не волнуйтесь, вы спокойно успеваете. Вам сейчас до того угла с Пушкинской площадью, там наискосок через сквер…

Девушки, не дослушав, унеслись вперед на слове «наискосок» – в нем действительно есть какой-то толчок, побуждение к старту. Бегут, расталкивая прохожих. Вскоре у одной слетела с ноги белая босоножка, девушка запрыгала на другой ноге. Кругленькая, невысокая, на данный момент миловидная. Вторая унеслась вперед, заметила, что подруга отстала, затормозила. Показывает вышедшему из «Академкниги» сухому старичку с седой бородкой билет, тот ей снова задает направление. Правильно, лучше уточнить.

Совсем из глубинки девчонки. Какое-то время их рассказ о посещении театра будет главным аттракционом в селе.

«Чуть не опоздали – Людка, дура, туфлю потеряла, а Люська, дура, на билеты не так посмотрела, дура. Была актриса эта… из фильма… играла там одну… Занавес такой! Платья! Люська, дура, говорит, я бы такое платье себе взяла, губа не дура. В буфете были в антракте…»

Но потом воспоминание наскучит и забудется, возвращаться к нему девчонки барышни женщины станут все реже, а остроязыкие недоброжелатели из новых поколений историю переиначат. Эта-то дура врала, будто ее в Москве звали играть в театре, и будет еще версия, что у нее в театре лопнуло платье, ухватила, дура, в ЦУМе на два размера меньше.

Самое неприятное в этом рассуждении, что Покровский, производя его, кажется себе не таким уж плохим человеком, если девчонкам из глубинки сочувствует, но сочувствие ли это… И в любом случае толку им от этого ноль.

Глу-бин-ка. Слово волшебное. Глубинка!

А так, уважаемые дамы и господа, выглядят столичные жительницы.

Черный широкий ремень с большой янтарной пряжкой поверх строгой темно-оранжевой юбки. Сливочная блузка с большой круглой деревянной брошью, пиджак в комплекте с юбкой, туфли на высоком каблуке. Высокая прическа, строгая косметика. Уверенная речь, хороший словарный запас, твердость и доброжелательность. Закадровый голос сообщит зрителю, что эта женщина – кавалер (или лауреат? – скорее, обладатель) значка «Турист СССР», его тяжело заслужить, несмотря на некоторую легковесность названия. Героиня к тому же заведует колесами обозрения по всей Москве, образ почти завершен.

В первый день на каркасах Покровский лишь мельком видел Ольгу Аркадьевну, и была она взбудоражена, за мать переживала. А сейчас ничего не скажешь – москвичка!

К интересу Покровского отнеслась как к должному. Офицер, правда, уже снял показания, но если надо еще, значит, надо. Капризности-подозрительности не проявляла, о ходе расследования и правдивости слухов спрашивала деликатно, даже не спрашивала, а как-то ловко Покровского к этим темам исподволь подталкивала. Рассказала, что они с мужем подарили матери Ольги и ее воронежской подруге круиз на речном пароходике. Москва – Горький и обратно, десять дней. Со стоянкой в Константинове – побывают в гостях у Есенина! Только вот беда с их третьей подругой, круиз уже скоро, успеет ли поправиться Антонина… Не хотят они ее больной оставлять. Организован даже звонок из Моссовета в больницу, чтобы внимательнее отнеслись к Антонине.