Перемахнув через перила веранды, я оказываюсь в зарослях кустов и, не обращая внимания на колючки, начинаю пробираться к освещенной полянке. Там на корточках сидит мой полицейский, а перед ним замотанный в тряпицы круглый сверток. Я догадываюсь, что это и есть маска.
— Забирай ее поскорей, бвана, а то еще кто-нибудь увидит. Я нашел ее у одного старика. Он не хотел продавать маску, и мне пришлось его уговаривать. Это стоило денег…
— За ними дело не станет.
Я высыпал ему на ладонь горсть серебряных монет. Пусть получает — все это ничто по сравнению со столь ценным приобретением.
На веранду я возвращаюсь, подпрыгивая от радости и прижимая к груди сверток. Разворачиваю. Руки дрожат, как у ребенка, который достает из-под елки рождественские подарки. Никогда прежде мне не приходилось Испытывать такого нетерпения, а тут, как назло, путаются тряпицы, бечевки — все это ужасно действует мне на нервы. Еще момент — и свет мигающей керосиновой лампы приоткроет завесу над тем, что, собственно, и было целью моего путешествия. Наконец показалась черная карикатурно-яйцеобразной формы голова не то человека, не то человекообразной обезьяны. Выдвинутая вперед нижняя челюсть выделялась белизной дико оскаленных зубов. Толстые, вывернутые губы, приплюснутый нос, зигзагообразная татуировка, но что меня больше всего поразило в первый момент — это сонно опущенные веки, такие же, как у маски из музея в Дар-эс-Саламе. Сомнений не было: источник происхождения один и тот же.
Отец Лонжинус неожиданно появился за моей спиной.
— Вы видели что-нибудь подобное?
Он поднял маску с земли, поднес ее к свету, внимательно осмотрел и, покачав головой, оказал:
— Вот уже двадцать лет я работаю здесь, но подобного еще не видел. Только мавя способны такое сделать…
— Посоветуйте мне, отец, как лучше добраться до этих мавя? Вероятно, через Невалу, но на чем я доеду?
— Это очень просто: каждую ночь туда направляются машины, порожние или с грузом. В самое жаркое время они совершают рейсы по ночам, чтобы сильно не разогревались шины. Прошлой ночью я ни разу не слышал шума проходящей машины, значит, сегодня кто-нибудь непременно поедет. Я пошлю на дорогу шустрого мальчишку, чтобы он остановил машину. А вы можете спокойно ждать на веранде.
Так и решили. Я просидел «спокойно» до самой ночи. Кругом царила ничем не нарушаемая тишина.
— Можно идти спать. — сказал наконец отец Лонжинус, отрываясь от требника. — Если до одиннадцати часов никто не проехал, значит, уже не проедет. Эй! Иосиф! Иди сюда…
Через несколько минут мальчик стоял перед нами, и именно в этот момент со страшным шумом из-за ближайшего поворота выскочил грузовик и под оглушительный вой моторов помчался в направлении Невалы. Его уже никто не остановит.
— Тьфу!.. — сплюнул отец Лонжинус. — Надо же, такое невезение. Ну уж завтра мы не прозеваем. Спокойной ночи!
Сколько потерянного времени, сколько нервотрепки, и виной всему полное нежелание считаться с нуждами собирателя экспонатов для музея. Деньги мертвым грузом лежат в банке, а тут скитайся, как бездомная собака, протирай штаны на веранде у миссионеров и молись о попутных машинах.
Мне не остается ничего другого, как идти спать.
ОЖИДАНИЕ
Медленно и томительно протянулся еще один день. Я тщетно пытался выискать что-либо интересное, внимательно оглядывал приходивших в миссию людей, фиксируя каждую деталь их убранства, но ничто не привлекало моего внимания Низкопробные европейские товары уже успели вытеснить отсюда изделия местного кустарного производства. Даже браслеты, украшающие запястья, и те были фабричной работы, жалкой попыткой имитировать слоновую кость.
Как ужасна, однако, эта нелепая зависимость от попутной машины. С одной стороны, я как будто могу свободно бродить по бескрайним просторам африканского леса, но в то же время связан по рукам и ногам. Пешком далеко не уйдешь.
— Сегодня уж мы наверняка поймаем машину, — флегматично заявляет мне отец Лонжинус. — Я послал на дорогу верного человека, а то ведь ученик — известное дело, ребенок. Он может прозевать или просто не успеет остановить несущуюся на полной скорости машину. Опытный старик лучше оправится с этим делом.
Старика я увидел издалека как раз в тот момент, когда он шел на дежурство с одеялом и палкой. Палка — это еще понятно, но зачем одеяло?