У народов Восточной Африки

Чем дальше продвигался я по следам таинственной маски, тем меньше становился мой багаж. В Линди я высадился с чемоданом и узлом. Я вез с собой плед, пижаму, мыло, полотенце, костюм, белье и даже несколько польских книжек. Чемодан остался в Намупе, костюм — в Китангари, белье — в Нангоо, и вот теперь я, что называется гол как сокол: у меня остались только короткие брюки и довольно грязная рубашка цвета хаки. Нет, вру! Со мной еще одна вещь, без которой невозможно обойтись в Африке — чайник.

Невада расположена на самом краю глубокого овра га, на дне которого течет могущественная Рувума. Как раз по ней и проходит граница между португальским Мозамбиком и британской Танганьикой. Переправляться на противоположный берег мне предстоит довольно сложным путем: прежде всего я должен преодолеть сорок километров спуска по труднопроходимым дорогам, по тропинкам, которыми ходят лишь ослы и козы, и несколько километров по песку и воде, а затем взобраться на противоположный крутой берег. Там, в Мозамбике, мне придется переходить от одной деревни к другой. Как же мне облегчить себе это? Может быть, прибегнуть к помощи велосипеда? Ну конечно! Блестящая мысль, но где его взять? Я обращаюсь к индийцу, сидящему рядом с целой пирамидой земляных орехов.

— Бвана нужен велосипед? У мистера Керникона, здешнего миссионера, их, кажется, целых три. Зачем ему столько?

Ход мыслей его абсолютно логичен. Если у миссионера три велосипеда, а у меня, его ближнего, ни одного, го его христианский долг поделиться со мной. Ну что ж, попробую истолковать ему этот верный принцип в наиболее доступной форме.

Мистера Керникона удалось убедить довольно легко. Правда, он сомневался в жизнеспособности своего велосипеда. Но я подвинтил и подвязал на нем все, что мог, и, сердечно поблагодарив почтенного миссионера, двинулся в путь.

Стоит ли описывать невероятную тряску по корням и камням, балансирование у самого края пропасти? Пожалуй нет, жаль времени и слов! Лучше полностью подчиниться охватившему меня тогда чувству восхищения. Мне совсем не надо было крутить педали, скорее, наоборот, я вынужден был постоянно тормозить. Я ехал по узким извивающимся среди густой, никем не примятой зелени тропинкам. Время от времени приходилось перескакивать через ямы. Сезон дождей разгулялся здесь со всей силой. Выкорчеванные деревья задрали вверх чубатые шевелюры своих переплетающихся друг с другом корневищ, образовав воздушные острова из вырванных кусков дерна.

И все эти естественные преграды я вынужден был преодолевать безропотно. Благодатная тень отнюдь не всегда содействовала моим усилиям. Пот каплями выступал у меня на лбу, рубашка прилипла к телу, а губы запеклись от жажды. Парит немилосердно. В виднеющейся среди просветов зелени дали все так же течет Рувума, маня и раздражая своей узкой голубой лентой на фоне безбрежной желтизны песка. Я спускаюсь к ней уже в течение нескольких часов, и все безрезультатно. Заветная цель ничуть не приближается. Она издевательски неподвижна.

В самом начале пути навстречу мне не раз попадались вереницы женщин, идущих от источника.

Но вот источник остался позади, и долгое время никого не было видно. Потом начали попадаться какие-то новые группы людей — низкорослых, коренастых, упитанных, с фантастически разрисованными лицами и телами. Прежде мне не приходилось встречать ничего подобного. Они шли с мотыгами и узелками с одеждой.

— Вы какого племени? — обращаюсь я к ним.

— Маконде, — отвечают они хором.

Маконде— одно из самых многочисленных племен Южной Танганьики. Представители этого племени обитают и на противоположном берегу Рувумы, но фактически эта ветвь уже не имеет ничего общего с танганьикской и носит распространенное повсеместно название «мавя». Люди, которых я встретил, идут из-за Рувумы, а следовательно, это и есть прославленные авторы масок. Изредка среди них мелькают женщины. Их верхнюю губу пронизывают большие черные дощечки с торчащим вверх металлическим прутиком. Этот прутик, упирающийся в кончик носа, видимо, предназначен для того, чтобы натягивать губу.

Постепенно лес сильно поредел. Глинистые ухабы и утрамбованные дорожки сменил песок. По мере приближения к Рувуме он становится все более мягким и топким. Ехать на велосипеде уже невозможно, и я веду его рядом. С раннего утра во рту у меня не было ни крошки, а вчера за ужином я съел только три крутых яйца без соли и выпил стакан холодной воды. Сегодня я рассчитывал на курицу, ведь куры водятся в каждой деревне. Я даже представлял себе, как буду жарить ее на огне…

Вот передо мной открылось широкое поле, очерченное далеко на горизонте зарослями травы-великана. Поле было какое-то необычное, как будто вымощенное застывшей лавой. Черная, неровная поверхность земли зияла огромным количеством дыр. Откуда на ней эти выбоины, расположенные ровными рядами и похожие на пчелиные соты? Я наклоняюсь, всматриваюсь: каждое углубление имеет с одной стороны два задира, напоминая след коровьих копыт.