У него ко мне был Нью-Йорк

Тонкие запястья, гитара, подключённая к комбику, микрофон и её тёплый, обволакивающий тембр, струящийся по грязноватой бруклинской подземке. Я позже нашла её в YouTube. Келисса оказалась известной соул-дивой, которая собирала по выходным полные клубы и записывалась в престижных студиях Челси. У неё была армия фанатов и четыре альбома собственных песен.

Однако два раза в неделю ей нравилось спускаться под землю к людям, становиться немного никем и делиться с городом своими интерпретациями радиохитов. Келисса была регулярна, как часы. Она, богиня одной маленькой станции метро, научила меня упорядочивать хаос Нью-Йорка.

Но по ночам её можно было встретить разве что где-нибудь в районе Бушвик в клубе. А я в них почти не бывала. Я бы в них, несомненно, бывала чаще, если бы мне хотелось просыпаться рядом с незнакомцами. Или если бы мне было снова восемнадцать. Но мне нравится теперь совсем другое.

Перламутровые таблетки

Просыпаться рядом с любимым. Изо дня в день. Так много утр подряд, что я считаю их, как перламутровые таблетки, выписанные неведомым небесным психотерапевтом, и не могу перестать считать. И снова рассвет над Нью-Йорком, и снова это ваше смешное небо в окне озаряет бледно-лиловым, ближе к лету света всё больше, и далёкие птички самолётов расчерчивают его белыми нитками, и эта реальность, в которой у меня, оказывается, есть чувства, с каждой новой минутой прогоняет тьму снов.

Их первобытную злую хтонь, где бедное раненое подсознание ещё не справилось с недоступной ему идеей: я действительно осмелилась ощутить себя счастливой. Мне не нужны больше сны о том, как я заблудилась в лабиринте московских улиц и в панике ищу по карманам авиабилет обратно. В реальности я никуда не улетала. Смешно, но именно в Нью-Йорке я уже третий год вскакиваю без будильника в семь утра. И этот стык ночи и дня ощущается не слабее тех, на танцполе. Каждое утро — как приём таинственного волшебного антидепрессанта.

Как долго будет действовать этот рецепт? Смогу ли я продлить его, когда срок всё-таки истечёт? Что я буду делать, когда судьба снова изменит конфигурацию жизни? Как долго я должна их принимать, чтобы окончательно вылечиться?

Просыпаться рядом с любимым. Спросонья заворачиваться в зелёный пуховик-одеяло, завязывать дурацкий небрежный пучок на голове и спускаться в кофейню на углу нашего дома. Уже в семь тридцать там кипит жизнь, и подтянутый деловой Нью-Йорк спешит пробудить сознание эспрессо, макиато и латте на овсяном молоке.

А я беру самый крепкий кофе-без-ничего тебе. И иду наверх с крафтовым подносом и двумя стаканами на нём. Доброе утро. Эти дни — перламутровые бусины в ожерелье нашего неслучайно приключившегося романа, я зря называю их таблетками, конечно же, они — не химия, а магия. И постичь её законы возможно, но не стоит.

Больше тысячи таких таблеток утра. Какой же ты щедрый ко мне, небесный терапевт, я даже не знаю, как соответствовать.

В красном шёлковом платье

А моя подружка А. тем временем училась высекать совсем другие искры. Она находилась в поиске взаимности и потому пропускала через своё сознание тысячи историй, каждая из которых была вполне достойна шанса.

Многие соприкосновения с реальностью А. трактовала как возможный намёк на роман, и потому, если бы она была писательницей, у неё составился бы сборник рассказов куда более увлекательный. Одну зарисовку по её рассказу я бесстыже забрала себе.

Она, нарядная, в красном шёлковом платье, едет на метро на концерт британской рок-группы «Spiritualized». Её потенциальный бойфренд, тот, с кем сегодня назначено свидание, приехал первым, и он уже на месте, он уже написал ей, а она опаздывает.

Она выходит из подземки в глубинах Бруклина и понимает, что зря не взяла с собой зонт. За пятнадцать минут, что она тряслась в поезде, небо затянуло чёрным, установилась плотная стена яростного дождя.

Пришлось натянуть кожаную куртку на макушку. Бедная её укладка, бедный её макияж smokey eyes. Она бежит прямо в дождь. Платье сначала в крапинку от капель, а через секунду — в пятнах воды, и вот оно стремительно становится мокрым.

Через пять минут такого бега она — с потёкшей тушью — в отчаянии оглядывается по сторонам. Куда спрятаться? Где укрыться? Какой Нью-Йорк злой этим вечером.

Вдруг рядом раздаётся приятный мужской голос.

«Do you need an umbrella, miss?»[21]

Оказывается, всё это время за ней шёл этот симпатичный парень. «Творческая» небритость, кудрявые волосы, вуди-алленовские очки в роговой оправе, пальто в мелкую клетку. Но главное — прекрасный плотный зонт с деревянной ручкой.

«Oh, you’re so kind. Oh, thank you!»[22]

И вот она юркает к нему в укрытие, и они — совершенно друг другу незнакомые — делят зонт и бегут, прячась от дождя, по лужам, по тротуарам, по мокрой траве. Чужие, даже не узнавшие имён друг друга и ставшие героями одной сцены.