У обелиска

Порошин снова судорожно вздохнул и поморгал – в глазах, слезившихся от неощутимого ветра с Серой Дороги, замерцали странные огоньки. Ох, как бы в обморок не хлопнуться… Нельзя, сейчас никак нельзя! Он поморгал еще раз, сгоняя слезы и надеясь, что злое мерцание исчезнет… и вдруг понял, что мерцание ему не чудится. На Серой Дороге творилось что-то невообразимое. Бледные огоньки душ, одинокие, потерянно бредущие в ледяном тумане посмертия, возвращались.

И было их много, очень много.

Такого ужаса Порошин не испытывал никогда в жизни, даже под самой первой бомбежкой.

Когда схлынула первая волна страха, от которой руки затряслись и живот скрутило судорогой, он расслышал далекий голос, кричащий где-то в голове, на пределе внутренней слышимости. Какой-то маг пробился к нему через мыслеречь:

«Закрывай! Немедленно закрывай окно! Они же сейчас прорвутся! Закрывай, чучело глухое!»

«Второй наш маг, – сообразил Порошин. – Тот самый, раненый, про которого говорил подполковник. Наверняка более опытный, чем он сам».

«Сейчас!» – ответил он этому паническому воплю, и ощутил ответный короткий выдох. Его услышали.

«Быстрей. Чем могу, помогу». – И сразу же через ночь, через стылый морок Серой Дороги к нему пробился ручеек силы – живой, огненной, скрученной в тугой шнур.

Заплетающимся от страха языком Порошин начал произносить формулы отрицания и замыкания, попытался сдвинуть ладони, финальным жестом захлопывая окно – и понял, что проход не закрывается. Он еще мог держать его, не давая распахнуться совсем и выпустить наружу сотни мертвецов, – но не мог и закрыть, даже с помощью второго мага.

Кто-то неизмеримо сильнее их обоих скрыто вмешался в его неумелый обряд и теперь давил, давил, одолевая сопротивление Порошина и заставляя его по сантиметру разводить руки все шире.

«Закрывай же, дурень! Ну!»

«Я… не могу…»

В немом ужасе Порошин глядел, как несутся на него из серой мглы бледные звезды возвращаемых на землю душ. Глядел – и ничего не мог поделать.

Второй маг несколько мгновений молчал – видимо, анализировал обстановку. Порошин, из последних сил державший проход, не мог на это отвлечься.

«Ясно все, – наконец услышал он, и в голосе незнакомого коллеги прозвучала смертельная усталость. – Поймали нас на твоего покойника, как карася на хлеб. За Донцом, похоже, спецы из «Аненербе» сидят, сильные посмертники. Так канал силы упрятали – за неделю не отыщешь. Я только сейчас увидела…»

Маг оказался женщиной, и это почему-то Порошина особенно задело. «Уходи немедленно!» – хотел крикнуть он и не успел. Полянку, где он работал, накрыло залпом вражеской артиллерии. Наводчики фрицев наконец его нашли.

Мага опрокинуло, оглушило, а в себя он пришел лишь спустя час, в кузове полуторки, идущей в массе прорывающихся войск. Один из сержантов вытащил его и доволок до балки. Немцы поливали колонну, рвущуюся к Северскому Донцу, шквальным огнем, люди шли, не имея никакого прикрытия, и очнувшийся Порошин, насколько хватало сил, ставил защиту для них и обманки для вражеских магов. Пару раз он пытался связаться с той незнакомой ему женщиной-магом – но безуспешно. Как он понял позже, она осталась в балке, не ушла, и в одиночку сдерживала «атаку мертвых» – умело, расчетливо, пока и ее не накрыло вражеским снарядом или не сожгло боевым ударом тех самых «спецов из «Аненербе»». Именно благодаря ей окруженцы получили время на прорыв, Порошин был тут совершенно ни при чем.

А орден Красного Знамени и звание старшего лейтенанта достались ему…

Сержант стрелкового полка, вытащивший Порошина с полянки, погиб во время прорыва – убитыми потеряли тогда очень много, из десятка человек до берега Донца добирались хорошо если трое. Нестеренко погиб тоже.

Порошин потом, трясясь от озноба в госпитале душными летними ночами, часто вспоминал их всех и думал о том, как несправедлива бывает война.

– Иван Григорьич!

Порошин вздрогнул. Синичка стояла перед ним, держа в руках брезентовую сумку с выданными под расписку в Москве магическими смесями и материалами. Малый набор специалиста по посмертной работе, или, как шутил профессор Арнольди, «сума некроманта».

– Начинаем? – деловито спросила Лидочка, словно не замечая задумчивости посмертника.

– Да… конечно.

– Как обычно? «Крышку»?