У обелиска

– Мне нянька сказку рассказывала такую. Там барыня-волшебница, от рук разбойников умирая, сына своего материнским словом защитила и в простой крестьянской избе спрятала.

– И что потом с тем мальчиком было?

– Так вырос маг Руслан, защитник Новгородский. Думаете, Оля – ее тоже… Материнским словом ко мне в воронку бросило. Это ведь молитва такая…

– Молитва! – Капитан постучал пальцем себе по лбу, глядя на Зойку презрительно и насмешливо. – Контузило тебя, точно. А Ленька просмотрел. «Материнское слово» – древнее маговоздействие с полным поглощением жизненного ресурса действующего мага. Воздействие, девка. Магический удар, нанесенный по тебе, советскому солдату.

– Это не удар. Мне же хуже не стало. Просто перебросило девочку в безопасное место, а там я оказалась. Я, товарищ капитан, наоборот, думала, что вот-вот умру, а она меня будто удержала.

– Именно. Может, и убило бы тебя следующим же осколком или от ран умерла бы, но в тот момент «Материнское слово» на вас обеих действовало, а где магия работает – материя не лезет. Эта девочка теперь к тебе магическими узами привязана. Крепче, чем если б ты сама ее родила. Не ты первая, уже третий случай с начала войны. Погибая, магички детей «Материнскому слову» доверяют – и уже не они, а стихийная магия выбирает новую мать и привязывает к ребенку.

– Так плохого-то в этом что? Та… другая Олина мать ведь умерла? Иначе заклинание не подействовало бы. Значит, отправлю ее домой, к сестре. Вы мне напишете справку, или комиссия заключение даст, что это «Материнское слово», а как закончится война…

– Придержи коней, Волкова, не тарахти. Не маг – так и не болтай, о чем представления не имеешь. Даже если «Слово» накладывала здоровая и полная сил женщина, радиус его действия не превысит десятка километров. Мы с тобой, Зоя Васильевна, где сейчас воюем? Ну?

Зойка едва не плакала от страха и растерянности.

– Товарищ капитан… Я название забыла… Оно сложное.

– Давай без соплей, героиня. Мы на какой земле сейчас, своей или вражеской?

– Освобожденной? – всхлипнула Зойка, едва не плача от ощущения, что говорит совсем не то, но отчего-то именно такие слова устраивают страшного Румянова.

– Вот именно. И на этот десяток километров вокруг у нас враг. А если и есть свои – то едва ли потащится магичка с малолетней соплячкой на передовую. Так что Оля твоя – не Оля вовсе, а, скорее всего, какая-нибудь Хельга. И магическое воздействие «Материнское слово» вполне могло быть использовано как попытка внедрить шпиона в наши ряды.

– А она что говорит? Оля… она же ребенок совсем, какой из нее шпион? – умоляюще захныкала Зойка.

– Ничего она не говорит. Молчит и глазами лупает. Она, может, и не понимает ничего, но на нее могли быть такие заклятья наложены, что через нее нас фрицы как из-за стенки слушают. Чтобы ты думала, что как хорошая мать поступаешь, а сама при этом немцу помогала. Понимаешь ты это или нет?

– И как нам быть? – совсем тихо спросила Зойка, понимая, что не хочет, но должна услышать ответ.

– Пока посидит в «режиме радиомолчания» – кормят ее хорошо, чтоб фриц знал, что у нас солдат, как генерал, ест, но в разговоры с ней вступать запрещено всем, кроме военных магов под действием глушащих заклятий. Проверяем ее аккуратно на магические воздействия, но пока «Материнское слово» забивает все как помехи. И о том, чтобы украсть ее и сбежать, даже и не думай, Волкова!

– Как?.. – Зойка покраснела и потупилась, продолжая всхлипывать. Она и подумать не успела о побеге – только мелькнула мысль, а уж Румянов ее перехватил.

– А так. Тебе восемнадцать, а мне сорок. Ты девка, а я полевой маг с высшим образованием. Я натуру твою насквозь вижу. Бегала у меня уже одна, снайпер между прочим, двадцати пяти годов женщина, не ты – сопля. Хотела такого вот подметного сынка домой переправить. Расстреляли ее как дезертира. Так что лучше сиди смирно и жди, пока все проверим. Тебя это ложное материнское чувство на дурь всякую толкать будет – а ты не поддавайся, ты же советская женщина. Вон Константин Александрович говорит, комсомолка образцовая. Тебе только три дня надо выдержать – не подходить к ней, не говорить, не касаться. Воюй дальше, баранку крути, орден получишь. А мы как-нибудь разберемся с твоей Олей.

– Не надо мне ордена. Вы бумажку эту заберите, – Зойка придвинулась к капитану и стала совать ему в холодную руку справку «Славы» третьей степени. – Я уж три года воюю. Метрику подправила и добровольцем убежала. Никто на меня и не глядел. Вышла дура в герои, сунулась! Без ордена меня так и не будут трогать. Оля со мной до конца войны поездит, никто и не заметит. Убьет нас – так обеих. А потом я ее спрячу и хорошую советскую девушку выращу. Ведь не написано у нее на лбу, что она нерусская.