У обелиска

– Оно… не мое, – совершенно смутившись, пробормотала Зойка. – Сестры. У меня только фронтовое… Нона мне свое платье дала, а я испортила. Подумала: отстираю и отдам.

– У вас что, одежды нет? Отчего не сошьете? Слава богу, мы своих сотрудников голодом не морим. Оля и продуктами, и деньгами не обижена. Материи надо – будет. Какую вам? Ситцу? Или хотите шелковое? Можем, через денек-другой сделаем.

– Это все Олино. Не буду я на дочери наживаться. Сама заработаю, – задрала подбородок Зойка. – Я стираю, шью. Пока мало выходит, да и сестре отдаю на хозяйство. А то и так живем у них, платья ее ношу…

– А вы гордячка, Зоя Васильевна, – сердито проговорил Румянов, но глаза его – впервые за два года видела такое Зойка – смеялись. – Фронтовичка, мать волшебницы на государственной службе и стираете белье по дворам? Однако – гонор. Даже удивительно, что при таком характере вы магом не родились, товарищ Волкова. Может, это оттого, что глупая, как гусыня. И корове, если бодливая, судьба рогов не дает. Не сопите так, Зоя Васильевна, на обиженных заговоренку возят. Если бы не ваше «Материнское слово», если бы можно было вас с Олей разделить без вреда ей – вас за ваши фордыбасы вечные уже давно… Эх, Зоя Васильевна, в рубашке родилась, а губой дрожишь. Все. Вольно.

Зойка осталась стоять, обиженно насупившись.

– Иди, тебе сказано! – прикрикнул Румянов, обходя стол, словно собирался и сам прочь из кабинета. Приблизившись, он не склонился, а скорее качнулся к ней, шепнув в ухо:

– Еще раз ослушаешься, Зойка, – посажу на десять суток. Вместе с Олей. И генералы мне не указ. – А потом громко добавил, придерживая дверь: – Привет сестре!

Едва Зойка выскочила, красная от стыда и унижения, из кабинета, как из-за угла вынырнула Оля, прижалась, обхватив за талию. На душе сразу стало легче.

«Ну, сглупила, – сказала сама себе Зойка. – Бывает. А Нонка вечно сунется во все».

– Оленька, ведь я Нону чуть не убила, – всхлипнула она, позволяя, наконец, себе расслабиться. – Она ведь как мать мне была после того, как родителей не стало. Замуж за Антона не пошла, потому что я у нее на руках была. А я вот как ей едва не отплатила! Как я людям-то в глаза бы глядела, если б Нонча умерла?! Словно прокаженная: куда ни сунусь – везде кровь, кровь… Умирают все, а я отчего-то живу, дура неуклюжая!

– На войне всегда кровь. И смерть везде. Не станет старуха с косой ходить по линии фронта и спрашивать: «Где моя Зоя Волкова?» – Говоривший вышел из того же укрытия, где дожидалась матери Оля – маленькой ниши с двумя скамейками для ожидающих приема.

Оля бросилась к нему, запрыгала, дергая мать за рукав.

– Здравствуйте, Зоя Васильевна, – сказал он с улыбкой. – Ни разу не видел вас за всю войну с мокрыми глазами, а тут нате, такая слякоть.

– Товарищ Рыбнев! Товарищ политрук! Костя! – Зойка почувствовала, как снова краснеют щеки, на этот раз не от стыда – от радости и смущения. Рыбнев смотрел так тепло, улыбался так искренне, что Зойка улыбнулась в ответ.

– А мы тут как раз с Львом Сергеевичем к нашему общему другу. Помощи просить. Организуем экспериментальный госпиталь для фронтовиков и тружеников тыла, подвергшихся магическим воздействиям. Оно же, сами знаете, какое дело – магическое ранение. Рецидивирует часто. Вот Лев Сергеевич и добился разрешения. Набираем персонал, толковых магов в исследовательский сектор. На самом деле, все, конечно, наш Лев пробивает, он у нас знаете каков. Думали, может, и вас у Румянова попросить с Олей?

Рыбнев подмигнул, но, заметив погасший взгляд матери и дочери, тотчас рассмеялся невесело:

– Да ладно, шучу я, девчата. Кто ж вас нам в глухомань рязанскую отдаст, таких ценных. Вы, говорят, в группе по борьбе с «Серой слизью»… Не пугайтесь, доступ у меня сейчас достаточный, чтобы так говорить, дурного не будет. Просто… чем леший не шутит, вдруг да отдадут вас Льву Сергеевичу? Поедете?

Оля закивала, схватив Рыбнева за руку.

– Эх, Олюнька, жаль «слово» материнское, а не отцовское. – Он поцеловал девочку в макушку. – Забрал бы тебя в Рязань, мамка и пискнуть бы не успела.

Он подмигнул Зойке, намекая: подыграй.

– Вот умеешь ты так, Оля. Все норовят удочерить. Если б не «материнское» – она бы от меня еще в Берлине на танке Саши Короткова укатила. Уж как дочку такую ему хотелось.

– Так, выходит, ты, Ольга, от мамки чуть в танкистки не подалась?! – расхохотался Рыбнев. – Лиха девка! Лет через восемь будет у тебя, Зоя Васильевна, не дочь, а беда. Станешь с винтовкой ухажеров гонять.

– Нет, ее Румянов заколдует – сами разбегутся. Или щит вокруг дома поставит…

Оля надулась обиженно. Веселая насмешливость политрука передалась и Зойке, она тоже поцеловала дочку в макушку и прижала к себе, тормоша.

– Товарищ Рыбнев, – раздался из приоткрывшейся двери голос майора, в котором прозвучал такой холод, что улыбки разом сошли с лиц всех троих. – Зайдите.

– Зоя Васильевна, – быстро проговорил Константин, уже повернувшись всем корпусом в сторону кабинета, куда его вызвали. – Где мне вас искать? Я еще два дня в городе. Давайте погуляем, вы мне все покажете с Олей…