У памяти свои законы

— Нет, он не старый, он просто старше меня на много лет. Быть старше совсем не значит быть старее. Вы думаете, я ребенок? Конечно, для вас я еще дитя, но для себя и для своих чувств я уже пожилая женщина. Я полюбила Михаила Антоновича и сразу помолодела и ушла памятью от своих печалей и от своих невзгод. Я не боюсь вам это говорить, как его матери, мне совсем не стыдно, я знаю, вы поймете. Вы умная, добрая...

— Спасибо за хорошие слова, — сказала Вера Александровна, — однако я не знаю, что такое доброта. Кого я должна жалеть — тебя, сына, его жену или незнакомого мне твоего мужа? Он тоже живет на свете, хочет правды, справедливости, ласки, как всякий земной человек. Его нельзя обманывать ни словами, ни поступками...

— Да, — грустно сказала Нюрка, — вы правы, у меня есть муж. И мы подходим друг другу по возрасту. Он очень добрый, заботливый, он очень любит меня. Или нет, он любит не только меня, но и свою любовь ко мне. Что же мне делать, Вера Александровна, если я никогда не любила его и вышла за него не по любви, а из благодарности? Что же мне делать? Пожертвовать собою?

— Вся жизнь наша — жертва, — сказала Вера Александровна. — Исполнение долга — вот что такое порядочная жизнь...

— Спасибо вам, я все поняла, — проговорила Нюрка. — Но это неправда, неправда, неправда... Вы же сами сказали, постыдно обманывать человека. Я давно лгу Степану, потому что не люблю его. Кому он нужен, такой лживый долг? Если бы у нас были дети! Но ведь у нас нет детей... А вы... как бы вы поступили на моем месте?

— Наверно, так же, как хочешь поступить ты, — сказала Вера Александровна и поцеловала Нюрку в ее молодую щеку.

Ночь и день ехала Нюрка в шумящем поезде и наконец к вечеру следующего дня прибыла в свой город. Прежде чем идти домой, она походила по улицам в пешеходной толпе, привыкая на знакомом месте к себе такой, какой стала за последние дни. Она решила, что непременно сейчас же скажет Степану о встрече с человеком, которого отныне навсегда будет любить единственной любовью. Но, когда пришла домой, увидела веселое преданное лицо Степана, раздумала говорить ему свою тайну, чтобы не обижать его радость внезапной печалью. Из имеющихся продуктов она сварила вечернюю еду и легла спать. Хотя она и устала от дороги и от впечатлений последних дней, заснуть не могла — внутренние переживания отгоняли сон.

Степан тоже стал раздеваться. Он остался в одних трусах, дотронулся до ее голого плеча, не прикрытого простыней.

— Подвинься.

Нюрка испугалась этого прикосновения. Она не предполагала, что может так испугаться нежного Степкиного прикосновения, словно дотронулся до нее чужой, грубый, неприятный ей человек. Степан ждал, что она подвинется, пустит его к себе. Однако Нюркино тело раньше ее разума напомнило ей, что ведь там, в заброшенном сарае, оно умерло для прежней жизни и прежних отношений.

— Степа, милый, — виновато сказала Нюрка, не глядя в его беззащитное, ничего еще не знающее лицо. — Прости, пожалуйста, я очень устала, я спать хочу. — И отвернулась к стене. Степан не стал настаивать, пожалел ее усталость и пошел спать на раскладушку.

Утром Нюрка нарочно проснулась поздно, когда он уже ушел. Она полежала тихо и стала одеваться, чтобы идти на завод, где, может быть, поступит на новую работу.

В бюро пропусков она объяснила свое желание увидеть Михаила Антоновича.

Женщина, сидевшая по ту сторону узкого окошка, позвонила в цех и выписала Нюрке пропуск — разрешение для прохода по заводской территории. Предъявив этот пропуск вахтеру, Нюрка пересекла черту, отделяющую старый город от молодого завода. Как иностранная жительница, приехавшая из других краев, она ступила в неведомый мир и пошла по незнакомым местам, удивляясь всему виденному, переживая грусть и радость узнавания.

Это была его земля. Земля человека, которого Нюрка любила и предполагала любить всю свою остальную жизнь. По этой земле он ходил своими стройными ногами в черных полуботинках на работу и домой, а теперь вот шла Нюрка в голубом платочке и старалась смотреть на все его глазами, чтобы понять окружающую атмосферу родной ему и его интересам земли.

Дома длинные, со стеклянными крышами, как парники, трубы бесконечной высоты, разноцветные дымы над ними, паровозы, бегущие по седым рельсам, переходные мосты у облаков — все это Нюрка видела впервые и радостно чувствовала здешнюю красоту. Впрочем, здесь было некрасиво с обычной точки зрения, было грязно и нечисто, но Нюрка понимала, что эти дома и эта земля предназначены не для красоты — здесь люди не жили, а работали, делая вещи и разные нужные предметы. Там же, где человек работает, там иная красота и иное понятие красоты, чем в жилом, обитаемом месте, предназначенном для отдыха и наслаждения. Эти дома и эта земля были приспособлены для труда и трудового волнения. Тут маленький человек возле больших продуманных им машин делал другие машины, которые потом подобно настоящим, живым человеческим детям уплывали на синих поездах в далекие города, чтобы двигать прогресс родного государства.