У памяти свои законы

Нюрка сразу учуяла в здешнем воздухе приметную особенность: он был мутный, горячий, он скрипел от сотрясения механизмов и приятно, не горько пахнул металлическими запахами. В дрожании теплого воздуха, в его прозрачном тумане стояли неподвижным, спокойным стадом молодые чистенькие тепловозы, сделанные руками рабочих этого завода. Нюрка обрадовалась: точно такой же тепловоз тянул поезд, в котором она работала вагонным проводником.

Ей объяснили, как пройти в мартеновский цех, и она, задыхаясь от цеховой духоты и от своего внутреннего волнения, поднялась в печной пролет и сразу увидела Михаила Антоновича.

Он стоял у печи, а рядом стояли еще какие-то люди. В печи полыхало белое пламя, туда нельзя было смотреть даже издалека, и Нюрка не стала туда смотреть. Она смотрела на Михаила Антоновича, который только что железной длинной ложкой зачерпнул в печи расплавленный металл и осторожно выливал его сейчас на каменный пол. Металл светился и дышал в этой ложке, он пульсировал, как сердце, он лился, будто белая кровь, и густел на полу у ног Михаила Антоновича, становясь серым, словно плодородная земля. Нюрка, затаив дыхание, не отрывала глаз от его легких сильных рук, от быстрых грациозных движений, будто глядела красивое кино. Это был другой Михаил Антонович, незнакомый ей, молодой лицом и телом.

«Я умру от уважения к нему», — думала Нюрка, гордясь и возвышаясь в собственном сознании оттого, что полюбила этого человека.

Михаил Антонович увидел ее и, когда освободился, подошел, смотря мимо ее глаз в неопределенную точку.

— Простите меня, — воскликнула Нюрка, волнуясь оттого, что видит и снова ощущает его рядом с собой. — Это, наверно, нехорошо, что я пришла и мешаю вам своим присутствием.

— Я слушаю тебя, — сказал он.

— Я не могла не прийти, — сказала она. — Я вчера приехала и вот сегодня пришла пораньше, потому что не могла не прийти. Вы обещали устроить меня на завод, чтобы я научилась какой-нибудь полезной работе. Теперь я уж совсем не смогу исполнять прежнюю свою должность.

— Хорошо, — сказал он, — ты сейчас уходи, а к концу смены я буду тебя ждать около цеха.

— Спасибо, — сказала она и ушла.

Четыре часа, которые остались до конца смены, она прогуляла возле завода в пустом, беспокойном движении. А потом снова получила пропуск и уже знакомой дорогой опять направилась к Михаилу Антоновичу.

Он ждал ее возле цеха в садике с плодовыми деревьями, покрытыми заводской, рабочей пылью.

— Идем, — сказал он. — Я обо всем договорился. — И повел Нюрку осматривать высокое стеклянное помещение, пополам рассеченное желтым солнечным лучом, — цех, где ей предстояло работать.

Он вел ее мимо множества станков, за которыми стояли рабочие люди и вытачивали из кусков металла детали, необходимые для жизни больших машин, собираемых на конвейере в других цехах. Детали были разной формы, разных размеров, и каждая предназначалась для исполнения особой работы в теле будущей машины. Со временем Нюрка тоже, как эти люди, научится управлять таким станком и делать на нем нужные заводу металлические предметы, но сейчас она не знала даже названий станков и деталей и шла за Михаилом Антоновичем, испытывая смущение от своей технической неграмотности.

Он провел ее через весь цех, а потом проводил на городскую улицу и по-прежнему, не глядя в глаза, словно ему больно было смотреть на нее, спросил:

— Ты меня не подведешь?

— Нет, — сказала она.

Она ушла, он смотрел ей вслед и думал о том, что она на много лет моложе его, а рядом с ним, хрупкая, худенькая, кажется совсем девчонкой. Кое-кто в сорок четыре года еще только устраивается жить полнокровной жизнью, но ему при его нездоровье, с его седой, устарелой внешностью эгоистично ломать чужую жизнь. «Нет, — решил Михаил Антонович, — пусть живет своей судьбой, без моего участия».

Вечером Нюрка сказала Степану:

— Я ухожу с железнодорожной работы. Я хочу жить, чтобы работать, а не работать, чтобы жить. Поэтому поступаю на завод и буду делать своими руками разные нужные вещи....

— Как хочешь, — сказал он и глухо спросил: — Что-то случилось с тобой за эти дни, скажи, что?

«Сейчас скажу», — вдруг решила она, но увидела, как он напряженно сцепил пальцы рук в ожидании ее ответа, и отвела глаза.

— Ничего... А что со мной могло случиться?

Она отвернулась, чувствуя, что краснеет.

— Не знаю, — сказал он, — со всяким человеком может всякое случиться. Я думал, ты отдохнешь, успокоишься мыслями, но ты вернулась иной...

— Какой? — спросила она с замирающим сердцем.

— Другой, — сказал он. — Совсем другой. И совсем чужой.

— Не выдумывай, — проговорила она и заплакала.

— Прости, — виновато сказал он. — Ну, не надо.

Она не могла сказать ему правду и плакала все сильнее от унизительного ощущения лживости, живущей в ней. А наивный Степан думал, что это он обидел ее своими словами, и испуганно просил прощения.

— Ах, господи! — воскликнула она. — Да не проси ты прощения! В чем ты виноват? Ну, будь мужчиной!

— Хорошо, буду, — уныло пообещал он.