У Пяти углов

Филипп дошагал уже до дома, когда вспомнил, что нужно купить яйца, да и масло, кажется, кончается, и вообще полезно всегда мимоходом заглядывать в магазин: мало ли что дают. Благо магазин прямо напротив парадного. Филипп подошел ко входу, но долго не мог войти: дверь узкая, а из магазина все выходили и выходили. Почему-то, сталкиваясь в дверях, Филипп-инстинктивно всем уступает дорогу: не только женщинам, старикам и инвалидам, но и людям вполне молодым и здоровым. А ему встречные уступают редко, да почти что никогда; часто он уже минует наружную дверь, тамбур, подходит ко внутренней — и тут кто-то встречный, — ну в таком-то положении естественно пропустить того, кто прошел тамбур, а не заталкивать его обратно, — но ничуть не бывало: встречный без всяких сомнений двигает вперед и даже не боком, а при полном развороте плеч! Большинство, кажется, и не смотрит, идет ли кто-нибудь навстречу. Иногда Филиппу даже интересно: а если бы он шел точно так же, не глядя и не сторонясь, — так бы и столкнулись грудь в грудь? Но проверить он ни разу не смог: всегда сторонился в последний момент, уступал дорогу… Да, довольно долго пришлось ждать, когда сумел наконец войти в магазин. Ничего особенного не давали, но масло и яйца купил. У него всегда с собой в портфеле на всякий случай полиэтиленовые мешки — так что солидный портфель по совместительству работает хозяйственной сумкой.

…Да, так про Святополка Смольникова. Пытаясь понять истоки репутации, Филипп додумывался до того, что отводил роль и внешности Святополка: эдакий оперный Мефистофель — как тут устоять, как не увериться, что человек с такими волосяными украшениями и музыку создает исполненную язвительной мефистофельской мудрости? У Филиппа странное отношение к бороде: с детства он невольно усвоил, что бороду достойны носить только самые талантливые, самые мудрые старцы — облик Льва Толстого укреплял его в этом убеждении, или старый Рерих с его узкой монгольской бородкой, или академик Курчатов из современников. И вот когда бороды появились во множестве, он не смог отнестись к ним как к простым модным украшениям, он инстинктивно чуть ли не робел перед каждым бородачом, он заранее предполагал в нем ум, вкус, тонкость — и часто разочаровывался. Да и ясно, что число мудрецов за короткое время не могло возрасти с такой же скоростью, как количество бород. Значит — самозванцы? Но укрепившееся с детства уважение к бороде осталось, несмотря ни на что, и, встречая каждого нового бородача, Филипп априорно признает в нем право на мудрость — и в то же время раздражается, что право это нагло узурпируется. Смешно, конечно: давно пора понять, что борода значит не больше, чем какая-нибудь замшевая куртка — с которой, кстати, часто и сочетается, — что свидетельствует она всего лишь о полноценной гормональной активности, — все это Филипп понимает, но снова и снова ищет мудрости и таланта за каждой бородой. Вот и Святополк Смольников со своей мефистофельской бородкой — как же его музыке не быть острой, язвительной, современной?

Филипп отпер дверь, вошел в прихожую. В квартире глухая темень — не горела ни одна лампочка во всю длину коридора, не выбивался свет из-под дверей. Филиппу не нужен свет, чтобы ориентироваться в собственной прихожей, недаром же он здесь родился и за всю жизнь ни разу не переезжал — редкий в наше время случай, — но все равно темнота неприятна. Означать темнота могла только одно: нет света во всем доме. На лестнице есть, лестницы почему-то питаются отдельно, а в квартирах нет. У них в доме свет почему-то портится очень часто. Починят кое-как — и через день, через неделю, хорошо, если через месяц, перегорает снова. Видно, старинная проводка прогнила насквозь. Когда нет света, первая мысль Филиппа всегда о холодильнике. Вот и сейчас: принес масло, яйца, а холодильник отключен; если света не будет долго, то и потечет.

Услышав шаги хозяина, в комнате заскреблась Рыжа. Она всегда рвется его встречать, а уж сегодня, когда еще помнит свое спасение, — счастье вдвойне! А вот Ксана никогда не встречает. Когда еще была жива мать, она встречала отца неукоснительно. Даже если в это время в кухне, каким-то непонятным образом узнавала, что он пришел, — не слышно из кухни хлопанья входной двери, это точно, — и спешила в прихожую. В последние годы — вся скрюченная. Спешила в прихожую, принимала отцовское пальто. Потому возвращение отца домой всегда как бы событие. А пришел Филипп — ничего не случилось. Вот только Рыжа радуется.

Он вошел в свою комнату, выдержал восторги Рыжи, взял свечу, которая всегда наготове на случай очередной электрической аварии, и пошел показаться Ксане и намекнуть насчет ужина.

Свеча не столько светила, сколько слепила, поэтому шел Филипп даже неуверенней, чем в полной темноте. Ко и полуослепленный близким огнем свечи, он сразу заметил, что бумажка с печатями на дверях Леонида Полуэктовича отклеена и торчит вбок. Значит, добралась Антонина Ивановна — больше-то некому.