У пилота в плену

И я – с тигровой лентой на груди –

В победный день иду бессмертным маршем!

Учитель наш уроки начинал

Рассказами про те сороковые.

В его семье никто не воевал,

Но он скорбел и говорил в надрыве.

Глаза горели, голос с хрипотцой…

Он говорил о подвигах героев.

И я узнал его среди бойцов –

В победный день идет бессмертным строем!

Малец гвоздики на мемориал

Принес. Встал у огня по стойке смирно

В его семье прапрадед воевал –

Сейчас он гордо носит его имя.

Застыл солдатик, словно командир

В косой пилотке со звездой потертой.

Он твердо знает, кем творился мир –

В победный день стоит бессмертным фронтом.

Все тише эхо стонущей вины

За тех, кто пал: и до, и после мая…

В моей семье никто не знал войны!

Пусть в ваших семьях также не узнают!

Патриот

Термометр режет границы делений,

Сбивает надежду на ноль циферблат.

Пропитые веры забытых селений

Как факт принимают любой результат.

Останется только смотреть равнодушно,

Нести гневный бред и кивать головой.

Пока твой кусок пирога не был скушан,

Он явно ничей, и он, точно, не твой.

В беседе «под пиво» с друзьями ты – Ленин:

Амбиции, лозунги, острый язык.

А утром с похмелья в сырой понедельник

Садишься в тойоту, а не в броневик.

Ты что-то хотел поменять в этой власти?!

Построил карьеру, назначен на пост.

Схватился надежно, теперь не упасть бы…

Твой максимум – клик, неподписанный пост.

Смиренно смирился с мерцающим мраком,

В стабильности видишь достойный прогресс,

Готов под крылом триколорного флага

Взлететь до стабильности выше небес.

Столичное эхо разбудит деревни,

До будущих войн позабытый народ.

И в смутное время в эфире вечернем

Россию мою возлюби, патриот.

Туман

Проспект пылится нелюдимый.

Ночь прячет солнце под чадру.

Туман, раскинувший седины,

Скользит по серому ковру,

Надышит в створ стеклопакетов,

Размажет пестрость этажей,

Заглушит жадно стоны света

Рекламных вязких витражей,

Разгладит складки недостроек,

Проглотит хижин номера…

Старик заботливо накроет

Уснувший город до утра.

В конце

Мы уйдем не сегодня, но вместе

В свежерыхлую черную землю.

Платный батюшка нас перекрестит,

Даже если в бога не верим.

Что несет в себе вера в кого-то

В атмосфере табу и отказов?!

Мы лишь миг, чья-то память на фото.

Повезет – забудут не сразу.

Оглянись, позади тридцать весен.

Присмотрись, впереди вспышка света,

До которой маршрут уже стесан.

Остается нам кануть в лету.

От кого нас в конце прячут в землю

И куда стаи душ забирают?

Если вслух явно в бога не верим,

В тишине мечтаем о рае.

Двенадцать

Стрелки сомкнулись на цифре двенадцать…

Час или год? Нет, всего лишь момент

Маленькой жизни, с которой прощаться

Нам суждено в гуще траурных лент.

Время – не речка, стоит как болото.

Светлые дни мажет черная тушь.

Ангелы губят случайным уходом

Тысячи взрослых ослабленных душ.

Сколько еще не случилось объятий?!

Сколько любви не слюбилось еще?!

Ты ничего не успел к этой дате,

Но этой жизнью ты был восхищен.

Больно. Как больно… и боль не утихнет.

Страшно. Как страшно мир видеть пустым.

В нем ты невидимый ангел-хранитель,

А не товарищ, не внук и не сын.

Дождемся…

Лето-писатель поставило точку.

Осень-редактор срывает листы.

В зимние книжные впустят досрочно,

Там мы дождемся о веснах посты.

Первый снег

День возвращается обратно из постели

Ползком в размоченную в кофе суету.

Остатки осени уже отшелестели,

На первоснежную меняясь пустоту.

Никто не ждал вчера, но рыжая девчонка,

Неделю яркую с ветрами покружив,

Без украшений золотых ушла по тонким

Печалям брошенной березовой межи.

Для коммунальщиков погода усложнилась.

Дворняги греются в дыханье теплотрасс.

Забились голуби в чердачную унылость.

Так наступает у природы тихий час.

Замри и ты, моя запасливая память.

Листок упал. И не вживить обратно в ветвь.

Я не решался в жизни многое исправить…

Мой гений горд, а дух мой слаб, скорее, даже ветх.

Зима идет. Ее голодные сугробы

Съедят ошибок падаль, словно обнулив,

Закаты теплые, холодные восходы

И весь накопленный за осень негатив.

Книгатив

Лежишь – матрасы мнешь. От книг и разговоров нет опыта – по ним чужой проходишь путь. Попробуй вечером вглядеться в мониторы домов. Там в спаме быта можно утонуть. Избавься ты от этих дуг, что над глазами – их хмурый вид, как раритетный механизм… Увы, твое лицо стареет, и с годами его с лихвой морщинит гнусный пессимизм.

Смешно, в дожде ты видишь тучные отбросы, небесный отжим, мусор, облачную слизь. Они стремительно стекают по откосам и проникают через плинтус в твою жизнь. Среди людей невзрачна, как в толпе монахов, уныло топчешь взглядом контуры теней, не понимая, в чем причина псевдострахов, легко сжигающих сетчатку светлых дней. Ты брезгуешь лучами солнца откровенно, не входишь чувствами в рассветные дары. Читая Кинга днем в обложках толстостенных, вновь погружаешься в «фантастные» миры. Текучесть букв, узоры слов, страниц касанья, как корвалол, кренит в покой спонтанный нрав. Свободно отдаешь себя на истязанье Ллюбому автору, кто в выдумках был прав.