У подножия Копетдага

— Держи вора! — крикнул кто-то вдалеке, и сразу же раздался выстрел.

Все попрыгали с крыши и бросились на выстрел.

Пусть они бегут, а мы посмотрим, что делается в новом поселке и что вообще произошло в колхозе за эти несколько дней.

Невдалеке от полустанка когда-то одиноко стояли два домика, где жили семьи путевого обходчика и железнодорожного мастера.

Три-четыре деревца, незасеянное и заросшее сорняками поле, а дальше пески и пески, — это все, что было вокруг.

Никто и подумать не мог, что здесь когда-нибудь вырастет красивый поселок и протянутся прямые, как ружейный ствол, широкие улицы. Неузнаваемы стали эти места. По обеим сторонам улиц журчат арыки, вдоль которых зеленеют тутовые и плодовые деревья. Во дворах, размеченных строго по плану, стоят кирпичные дома. В самом центре поселка возвышается двухэтажное здание школы-десятилетки.

Строительство гидростанции пока еще не закончено, но движок уже освещает правление, животноводческую ферму, червоводню, гараж, школу, колхозные склады, клуб, баню, перекрестки улиц, а также и некоторые дома. Днем поселок не получает света, потому что движок обслуживает колхозную мельницу.

На одной из новых улиц находится и дом агронома, расположенный неподалеку от дома председателя.

Солнце уже клонилось к закату, когда вернувшийся с плантаций Хошгельды толкнул маленькую калитку, вошел во двор и поднялся на широкую веранду, обнесенную резным деревянным барьером. Отсюда вели в дом две двери: одна — в комнату Хошгельды, другая в комнату его родителей.

В углу двора, под навесом для скотины, хлопотала Нязик-эдже. А Орсгельды, облокотившись на подушку, устроился на ковре, устилающем веранду, и пил зеленый чай.

— Покген присылал за тобой, просил тебя заглянуть сегодня, — сказал Орсгельды сыну, как только тот появился.

— Схожу немного погодя, — проговорил Хошгельды.

Он постоял, подумал, потом взял большие садовые ножницы, спустился с веранды и стал аккуратно подрезать посаженные перед домом розы. Как раз в это время во двор зашла изящно одетая девушка с книгой подмышкой. Это была Нартач.

— Желаю удачи, дядюшка садовод! — приветливо улыбнулась она агроному.

— А я тебе долгой жизни желаю! — ответил он. — Что это за книга у тебя? Может так, для видимости носишь, смотрите, мол, какая я культурная — книги читаю.

— А что же, я, по-твоему, ничего не читаю? — обиделась девушка. — Просто иду из библиотеки и не успела еще книгу домой занести.

— Ну, раз читаешь, значит молодец, — примирительно сказал агроном. — Садись вот сюда, — добавил он и пододвинул девушке маленькую скамеечку.

— Я зашла к тебе, Хошгельды, по просьбе Бахар. У нее сегодня той, и она просила тебя непременно придти.

— Что еще за той? Замуж ее выдают, что ли?

— Нет, просто у нее собирается молодежь по случаю окончания института. Там будет не так уж много народу — Аман с Гозель, Вюши с Таджигюль, Овез с Акчагюль, ну, и еще несколько человек. Они уже там.

— Все мои друзья, значит, будут с женами. А как же я один приду? — улыбнулся Хошгельды.

— А ты со мной придешь! Чем плохо? — в тон ему сказала Нартач.

— Ой нет, избавь, лучше я совсем не пойду, — замахал руками агроном.

— Ты, я вижу, всерьез испугался, — засмеялась девушка. — А может быть, тебе просто не хочется там бывать? — не без лукавства добавила она.

— Нет, кроме шуток, я просто сегодня занят.

— Занят так занят. Уговаривать не стану, этого мне уже не поручали, — подчеркнуто равнодушно промолвила Нартач и поднялась. — Разреши мне сорвать вон тот цветок, — протянула она руку в сторону клумбы, на которой росли красные лилии.

— Я тебе сам с удовольствием сорву.

Хошгельды подошел к клумбе, срезал ножницами два цветка и подал их девушке.

— Ну, а что мне сказать Бахар? — спросила Нартач, собираясь уходить.

— Так и скажи, что я занят сегодня.

— Так и скажу, — кивнула девушка и ушла.

Хотя Бахар и Хошгельды жили на одной улице, виделись они очень редко. Если же иногда и встречались, то не останавливались надолго, как прежде, расспрашивая друг друга о делах, а просто здоровались, не задерживаясь ни на минуту.

Нартач довольно часто наведывалась к Хошгельды, а иногда по вечерам обходила с ним вместе молодые посадки тутовника. В колхозе уже стали поговаривать, что Чары-ага выдает свою дочь за агронома. Нязик-эдже и Орсгельды тоже так думали. Нартач скромно молчала, когда при ней возникали подобные разговоры. Но у. Хошгельды и в мыслях ничего подобного не было, а ко всякого рода сплетням и пересудам он всегда относился безразлично.

Когда ушла Нартач, Нязик-эдже позвала сына обедать. Хошгельды умылся, сел за стол на веранде и только принялся за еду, как во дворе появился Покген.

— Что это значит, Хошгельды? — закричал он еще издали.

Хошгельды поднялся, и пригласил гостя зайти отобедать с ним вместе.

— И я не буду есть, и ты не будешь! Сейчас же идем! — сердился Покген. — Все тебя ждут. Я еще когда за тобой посылал? За это время успел в садах побывать, со сторожами поговорить, вернулся, а тебя все нет.

— Я уже поздравлял Бахар с окончанием… — попытался отказаться агроном.