У подножия Копетдага

Вначале Покген упрямился и просил выступить Чары. Но Байрамов сумел все-таки убедить его в том, что если председатель артели возьмет себе за правило молчать на собраниях, то это может подорвать его авторитет. Сам секретарь парторганизации не спешил выступать. "Пусть выскажется народ, — думал он, — пусть заговорят те, кто обычно молчит, каждого должны волновать успехи и недостатки артели, как свои личные успехи или недостатки. Судя по тому, как ведут себя колхозники, мы уже добились этой заинтересованности".

А когда, после выступления Покгена, к столику стали выходить один за другим колхозники, Байрамов с удовлетворением отметил, как безжалостно обрушивали они свой гнев на Бергенова и членов его бригады. Сам Кюле Ворчун пытался была объяснить что-то своим соседям, но те и слушать его не желали, только отмахивались.

Большое впечатление на собравшихся произвело выступление секретаря комсомольской организации. Без всякого зазнайства он говорил об успехах своей бригады, ясно и обстоятельно рассказал, как они добились этих успехов, и благодарил агронома, который помог им достигнуть таких высоких показателей.

— Но если, в этом году, — говорил Овез, — мы собрали пятьдесят два центнера хлопка с гектара, то я, от имени. всей моей бригады, обещаю собрать в будущем году шестьдесят пять центнеров с гектара. Я даю это обещание товарищу Сталину.

Сквозь бурные аплодисменты слышались возгласы колхозников с мест, что и они дают обещание вождю, что они вызывают на соревнование бригаду Овеза…

Последним слово взял присутствующий на собрании секретарь райкома. Сахатов поздравил колхозников с успехами и выразил свою уверенность в том, что на будущий год они добьются более высоких показателей.

— Теперь ваш колхоз по праву может называться "Новой жизнью", вы действительно, друзья мои, зажили по-новому, — закончил свое выступление секретарь райкома.

На собрании было решено завтрашний воскресный день объявить праздником урожая.

Погода на другой день выдалась хорошая, и молодежь веселилась в поле. Юноши боролись, состязались в беге, распевали песни.

После полудня Покген пригласил к себе на обед Чары-ага, Хошгельды и Овеза. За обедом зашел разговор о новом поселке. К концу лета строительство продвинулось далеко вперед. Совсем еще, казалось, недавно, с той стороны, где вырастал поселок, доносился лишь острый аромат бозагана и полыни, а теперь оттуда тянуло запахом смолистых досок и бревен, слышался звон пилы и перестук молотков. Несколько зданий уже было готово — двухэтажная школа-десятилетка, расположенная в самом центре поселка, правление колхоза, конюшни, коровники, червоводня, склад горючего, агролаборатория, навесы для машин. Почти готов детский сад. Заканчивалась кладка ковровой мастерской.

Многие колхозники выстроили уже себе дома и переселились на новое место. Старые жилища они разобрали, вытащили окна и двери, поэтому прежний поселок, который всегда-то имел довольно неприглядный вид, сейчас и вовсе нагонял на сердце тоску. Покинутых домов уже было больше, чем обитаемых, повсюду грустно чернели пустыми глазницами окна.

Позади жилища башлыка, среди руин, стоял одинокий дом, где пока еще жили люди, оттуда и раздался крик, внезапно прервавший мирную беседу Покгена с его гостями; Все прислушались.

— Я тебя! Негодяй!.. Ловите!.. — кричал кто-то хриплым голосом.

Ничего не понимая, Покген, Чары и Хошгельды поспешили на улицу. Овез к тому времени уже ушел домой.

А кричал не кто иной, как Кюле Ворчун.

Вот как было дело. Под вечер, когда вся семья Кюле Бер-генова находилась дома и младшие дети играли во дворе, старшая его дочь, Гозель, отправилась по воду. Нарядная, красивая, она шла, грустно озираясь, будто искала кого-то. Она уже вытащила ведро из колодца, когда ее ищущему взору представился молодой человек, Но не успели молодые люди приблизиться друг к другу, как со стороны дома девушку окликнули:

— Гозель, ты что, на всю ночь ушла?

Девушка испуганно оглянулась и побежала домой, а юноша скрылся в развалинах. Так повторялось сегодня уже несколько раз. Множество поводов придумывала Гозель, чтобы выйти из дому. То она выбегала во двор, чтобы посмотреть, не поссорились ли маленькие братья, то за дровами, то вот за водой. Но всякий раз, когда она выходила и немного задерживалась, мать окликала ее, так что ей никак не удавалось поговорить со своим возлюбленным. Раньше хоть можно было видеться у соседей. А сейчас почти все разъехались, и тот дом, в котором они обычно встречались, стоял угрюмый, без окон и дверей. На все-таки, когда стало совсем темно, юноша снова появился неподалеку от жилища Кюле Ворчуна. Он присел там на сложенные дрова и стал ждать. Вечер был темный, накрапывал дождь. Долго ждал он свою любимую, и она, наконец, появилась.

— Гозель! — тихо позвал он.

Осторожно шагая, девушка приблизилась к нему, потом они вместе скрылись в развалинах.

— Гозель, милая моя! Сколько же это может продолжаться? — шептал он. — Ведь твой отец и слышать не хочет о том, чтобы я женился на тебе. Я уже это выяснял через знакомых.