У подножия Копетдага

Они вышли из дому. Путь их пролегал через сад, мимо тутовых деревьев. Не успели они пройти и полдороги, как увидели Бахар, которая шла им навстречу, шурша своим шелковым платьем. Она куда-то спешила. Завидев их, Бахар вспыхнула, ускорила шаги и хотела было пройти мимо, но Нартач и Хошгельды поздоровались с ней, а агроном даже попытался пошутить:

— Говорят, что Бахар никогда нигде не видно, а вот она перед нами во всей своей красе.

Бахар сухо поздоровалась и не взглянула на Хошгельды.

— Куда же так торопишься? — спросила Нартач.

— Бегу попрощаться с Гозель-эдже. Я завтра уезжаю в Ашхабад. Начинаются экзамены. Через год, может быть, увидимся. Привет! — бросила Бахар и, не взглянув на своих собеседников, зашагала еще быстрее.

— Бахар, Бахар! — крикнул ей вслед Хошгельды.

Девушка не оглянулась.

— Что такое, что с ней случилось? — пробормотал Хошгельды. — Неужели она поверила каким-то сплетням? — вслух размышлял он. — Но ведь ей должно быть все безразлично, раз она кого-то любит…

Нартач молчала. Теперь уже не было никаких сомнений в том, что Хошгельды опечален. А он ей так нравится!..

Вечером того же дня председатель зашел к Байрамову.

Тот только что вернулся с фермы и теперь отдыхал, лежа на ковре.

— Здравствуй, Чары! — произнес Покген, проходя в комнату.

— А, добро пожаловать, башлык, — обрадовался Байрамов и поднялся. Он указал гостю место на ковре и крикнул дочери — Нартач, принеси-ка подушку!

Покген прилег, облокотившись на поданную ему пуховую подушку, налил из поставленного перед ним чайника в пиалу зеленый чай, потом, как это принято, перелил его обратно и, проделав это несколько раз, поднес, наконец, пиалу к губам. Теперь можно было пить. Чай был и не такой горячий, и достаточно крепкий. Покген задал хозяину несколько малозначащих вопросов и, наконец, заговорил о том, что больше всего тревожило его.

— Вот что, Чары, — начал Покген, — думал я, думал, и встревожили меня затраты на строительство.

— Что же, ты хочешь строить без денег? Ничего, Покген, даром не делается.

— Ты, Чары, видно, решил препираться со мной. Я и сам понимаю, что ничего даром не делается. Но всяким расходам должен быть предел. Роют, например, сразу пять колодцев. А что, если там не окажется воды? Значит, деньги бестолку потрачены. А кто за это отвечает? Башлык?

— Напрасны твои страхи, Покген, — заговорил Байрамов, стараясь успокоить председателя. — Инженеры как в зеркале видят, где под землей вода. Но даже, если какой-нибудь колодец окажется безводным, — хотя я уверен, что этого быть не может, — то мы за него и платить не станем. Таковы условия договора.

— Ну, хорошо, — согласился Покген. — О колодцах это я так, к слову пришлось. Есть и потруднее загадки. — И он поведал секретарю парторганизации все, что накануне выложил агроному.

— Да, — сказал Чары, когда Покген умолк. — Теперь я понимаю, что тебя тревожит. В подобных делах мы действительно обязаны проявить мудрость и дальновидность. — Он немного подумал и продолжал. — Из твоего рассказа следует, что запросы наших колхозников растут и будут расти с каждым годом. Что ж, так оно и должно быть. Тут важно понять и другое: пока еще этот рост опережает рост наших доходов. А отсюда простой вывод — в первую очередь надо подтянуть доходы, иначе говоря, — укрепить производство.

Покген понимающе кивнул головой.

— Мы ведь уже однажды говорили с тобой об этом, — продолжал Чары. — Культурная жизнь, достаток, красивые дома, благоустройство — все это целиком зависит от роста нашего общественного хозяйства, от успехов нашего коллективного труда. Так мы и должны вести дело, на то мы и колхоз. Артель правильно сочетает личные, бытовые интересы колхозников с их общественными интересами, удачно приспособляет личные, бытовые интересы к общественным интересам. Понятно? Вот, когда завтра на правлении будешь докладывать о ходе строительства поселка, ты отсюда и исходи. Тогда мы все загадки сумеем разгадать.

Наступает осень. Северный ветер нет-нет да и напомнит о близких заморозках и кое-где уже грозит сорвать с деревьев пожелтевшие листья. Рано утром и на закате большое красное солнце пронизывает своими лучами колхозные сады, наряжая их в золотое убранство, то тут, то там освещая ветви, изнемогающие под тяжестью румяных яблок.

А кусты хлопчатника уже раскрыли свои драгоценные коробочки, на огородах последние дни покоятся огромные кочаны капусты, на люцернике колышется отава. В бригадах собирают третий урожай помидоров, копают картофель, готовятся к осенней косьбе. Со стороны гор слышно пыхтение тракторов — там идет сев озимой пшеницы. Всюду бурлит жизнь.

Дел у башлыка по горло. Покген встает на рассвете и сразу отправляется в бригады. С карандашом и записной книжкой в руках он обходит колхозные владения, опытным хозяйским глазом подмечает все неполадки, дает советы, подтягивает отстающих.

Вечером, сидя у себя на террасе, председатель подводит итоги. Быстро щелкают костяшки счетов, повинуясь его пальцам. Но вдруг рука застывает в воздухе, и Покген хмурит брови. Еще раз заглядывает он в свою записную книжку.