У порога

— Ваше право, — пожал плечами архимандрит, — но следственную комиссию, в данном случае интересует совсем другое. Десять минут назад вы ваше Святейшество уверяли всех, что вам самому ничегошеньки не нужно, а все, что вы делаете, то все идет на благо Церкви. Если вам не нужны эти деньги, то кого вы хотели облагодетельствовать сиим богатством? Ни бывшей жены, ни прижитых в миру детей, у вас нет, насколько нам известно. Да, даже если бы и были, то принимая на себя первый церковный сан, вы отрекались от всей прошлой жизни, включая и родственные связи. И потом, что это за деньги? Каково их происхождение?

— Изыде, сатана! — буркнул, не вставая с места, допрашиваемый.

— Не след Патриарху произносить такие словеса в Храме Господнем! — строго заметил Местоблюститель.

— Следует ли понимать ваши слова, как отказ объяснить происхождение этих денег? — гнул упорно свою линию рясоносный следователь.

Нафанаил проигнорировал заданный вопрос, но не перестал грозно сверкать глазами. Первоначальная индифферентность делегатов медленно, но верно стала перекочевывать в стан его противников. Да и сторонники, ранее одобрительным гулом голосов поддерживавшие его, как-то приумолкли. Обладатели митрополичьих митр лихорадочно соображали, куда может подуть ветер перемен, затеянных неистовым белорусом, при явной поддержке диктатора. А, значит, не пора ли вовремя сменить сюзерена, пока разбирательство не коснулось их персон?

— Теперь затронем тему отдохновения от дел праведных, — позволил себе едко усмехнуться в бороду архимандрит. — В трудах неустанных о спасении душ верующих, было место и отдыху. А вот отдыхать Его Святейшество предпочитал в Покровской и Зачатьевской обителях, где его духовно и телесно обихаживали монастырские послушницы.

— Замкни уста свои иудины! — стукнул посохом Нафанаил, опять вскакивая с места. — Клир! Миряне! — с пафосом обратился он к Собранию. — До каких пор в стенах Храма Господня будут облыжно срамить и хаять Его Предстоятеля!? Не меня! Не меня! — еще раз с надрывом повторил Патриарх. — Веру православную, завещанную от предков, на позор выставляете и поношение! Опомнитесь, люди! Или желаете, чтобы в одночасье рухнуло созидаемое поколениями пращуров наших?! Не меня, грешного, распинаете вы сейчас, как некогда распинали самого Христа, но Церковь губите, внося нестроение и смуту! Паки реку, опомнитесь! Не совершайте роковых деяний!

Первые ряды сначала заерзали, явно пребывая в смущении, а затем их возмущение прорвалось-таки наружу. И неспроста. Некоторое из тех, что изначально поддерживали Нафанаила, были частыми гостями в указанных женских монастырях и, пользуясь радушием Предстоятеля, не упускали возможности поддаться искусу от греховного плода сладострастия. А, ну, как и их участие в этаком срамном и непотребном деле всплывет наружу? И что тогда? Менять шелковую рясу с бриллиантовой панагией на вериги отшельника в позабытом Богом и людьми скиту? Нет. Такая перспектива их явно не устраивала. Поэтому они тоже стали решительно протестовать против раскручивания этой темы. Не учли только одного. Сидящие позади представители клира, монашествующие и миряне, не разделяли их точку зрения, считая, что если Церкви требуется очищение, то оно должно быть всеобъемлющим. И они, в пику своим оппонентам, тоже не стали молча отсиживаться, бурно выражая свое возмущение уже теми, кто пытался замолчать неблаговидное поведение Патриарха и его приспешников. В общем, как и принято во всяком собрании русских людей, началась банальная свара, грозящая перерасти в столь же банальную потасовку.

Агафанкел стоял прямо, как скала перед бушующими у его подножья волнами, терпеливо пережидая, когда ропот возмущения стихнет сам собой. Ропот возмущения, созданный немногочисленной, но достаточно влиятельной и от того шумной кучкой сторонников Патриарха не желал утихать, поэтому Местоблюстителю пришлось прибегнуть к помощи колокольчика и угроз вывести насильно из помещения нарушителей спокойствия. Кое-как, но все же удалось утихомирить наиболее мотивированных буянов.