У порога

— Уважаемые братья и сестры во Христе, уважаемый клир, монашествующие, миряне и гости, Господь наш Всемогущий и Всемилостивейший, в качестве испытания назначил мне нести тяжкую ношу обвинителя во гресях своего Предстоятеля. Это испытание, я, как христианин, принял со смирением. И оно, как награда и кара — есть милость Господня и не след мне, червю малому и недостойному, увиливать от его исполнения. Я постился и думал перед тем, как принять на себя все душевные тяготы проведения следствия по данному делу. И, в конце концов, пред ликом Сына Божьего, принял на себя обет уйти в затвор, скрывшись от Мира навсегда, если хоть одно из предъявленных мною обвинений не будет иметь своего подтверждения. И дабы избежать искуса клятвопреступления повторяю это перед всеми вами дорогие братия и сестры. Три с лишним месяца Синодальная Комиссия, созданная Архиерейским Собором и возглавляемая мной, проводила тщательное расследование всех фактов, указующих на совершение Патриархом Нафанаилом преступлений против Матери нашей Церкви и служителей её. Патриарх Нафанаил! — возвысил он голос, одновременно простирая длань в направление обвиняемого. — Встань!

Нафанаил не встал, а вскочил со своего места, неистово сверкая белками глаз. Его лицо пылало, а губы то и дело кривились в словах немого ругательства.

— Говори, готов ли ты ответствовать на предъявленные тебе обвинения?! — не смущаясь бешенства Патриарха, вопросил Агафанкел.

— Готов! — с вызовом процедил сквозь зубы Предстоятель, сжимая в руке кипарисовый пастырский посох, словно это было метательное копье, которое он приготовился засадить в своего оппонента.

— Тогда слушай. Первый пункт обвинения — симония, сиречь торговля церковными должностями…

А дальше началась длинная череда препирательств сторон, где одна выдвигала обвинения, а другая яростно отвергала их. Обвинитель подкреплял свои слова задокументированными доводами собственноручных признаний виновных в получении должностей в обход установленных правил. Для демонстраций признаний были представлены многочисленные видео, транслируемые с помощью специального кинопроектора на вывешенное белое полотнище за спинами Президиума. Противная сторона, как и ожидалось, категорически отвергала все обвинения, утверждая, что все показания против обвиняемого были сфабрикованы путем запугивания и шантажа сторонников Патриарха, тем более, что факта самой продажи с передачей денег и ценностей выявлено не было, а слова, как известно, к делу не пришьешь. Все эти нудные препирательства мало интересовали Афанасьева. Предметом его пристального внимания была реакция публики (а иначе и язык не поворачивался назвать это собрание, жаждущее сенсаций) на происходящее. Сочувствующих Патриарху было не так уж и много, как опасался Евфимий. И все они, в основном, сидели кучно, занимая места в первых рядах ближнего сектора. А еще они выделялись на фоне остальных служителей культа особо богатыми шелковыми ризами и многочисленными панагиями на груди. «Ну, всё правильно, — ухмыльнулся Афанасьев. — Олигархат стоит горой за своего ставленника. Истина, не требующая дополнительных доказательств». Впрочем, и противников раздачи должностей тоже было маловато. Тут сидели, в основном, люди многоопытные и матерые, которые знали не понаслышке о том, что симония — дело вполне заурядное, служащее неким социальным лифтом в церковной иерархии. А уж житейское правило, в соответствие с которым каждый начальник формирует коллектив под себя исключительно из своих сторонников, никто из них отрицать не собирался. Поэтому спор о симонии, как-то быстро увял сам собой, переключившись на иную тему.

Следующим пунктом обвинения стала гордыня и сребролюбие Патриарха. Архимандрит скрупулёзно стал перечислять дорогие подношения в виде яхт, вертолетов, недвижимости, дорогих и бронированных авто, эксклюзивных экземпляров часов и ювелирных украшений, которыми так любил щеголять Нафанаил. Особой укоризны от Агафангела «заслужил» Патриарх за наличие охраны, мало в чем уступающей иным правителям. Все свои обвинения клирик подкреплял слайдами запечатлевшими детали роскошной жизни Первосвященника. Эти обвинения в адрес проштрафившегося Патриарха тоже, хоть и вызвали ропот среди делегатов, но в негодование не перерос. Почуяв за собой некоторую инерциальную силу, тот не просто яростно отмел от себя все обвинения в праздности и роскошестве, неподобающими в житии Первосвященника, всё свое время долженствующего проводить в постах и молитвах за Отчизну и народ, пастырем которого его избрали, но и перешел в некоторое наступление.