У порога

сохранении чистоты православной веры, христианской нравственности и благочестия мы вынуждены, под гнетом предъявленных к рассмотрению фактов рассмотреть вопрос о низложении Первоиерарха и Предстоятеля Церкви нашей. Боль и горечь разливаются в моей душе от произнесения сих слов, но и замалчивать дальше те несправедливости и кощунства, что творятся у нас более никак не мочно, ибо сие будет означать умаление и ниспровержение всех канонов, на которых зиждется вера православная. Подобно Праведному Иову, пораженному проказой, но излечившемуся промыслом Господним, Церковь наша такоже должна поступить. И излечившись от поразивших её пороков выступить целителем душ паствы своей. Ибо без самоисцеления и самоочищения не может она быть надежным поводырем неокрепших христианских душ, за которые она в ответе перед Всевышним. Получив сведения о недостойном житии Первосвященника, Архиерейский Собор счел для себя необходимым создать специальную Синодальную комиссию, которой было доверено исследовать со всем тщанием все факты вероотступничества, стяжательства и святотатства со стороны Патриарха Нафанаила. Три с лишним месяца комиссия день и ночь проверяла и перепроверяла полученные материалы документального характера, а также свидетельские показания потерпевших от него, как телесным образом, так и душевными расстройствами. И теперь комиссия готова представить на суд Поместного Собора, как высшего органа церковного управления, все доказательства обвинения. Вместе с тем, — продолжил бубнёж Евфимий, — я, как Местоблюститель, заботящийся о чистоте веры, дабы не позорить обвиняемого во грехах и впадшего в ересь Патриарха, предлагаю ему добровольно сложить с себя сан Первосвященника, дабы не смущать паству и клир обнародованием богомерзких фактов своего бытия на патриаршем престоле. Обещаю, что всё содеянное им останется при нем, и тогда пусть сам Господь Бог решает его участь. Мы же, недостойные, просто изблюем его из уст своих и памяти своей, яко не горячего и не холодного, но всего лишь теплого, что означает не проклятого и не величаемого, а посему и недостойного поминания. Встань, Нафанаиле и ответствуй пред Собором, — обратился митрополит к пыхтящему гневом Патриарху, — согласен ли ты на упрощенное снятие с себя сана Первосвященника взамен на неразглашение деяний твоих, учиненных, как против самой Церкви, так и против клириков и мирян?

Патриарх Нафанаил, даже не встал, а вскочил, будто ужаленный в зад. Его лицо искажала гримаса необузданной ярости:

— Свой сан, полученный по благословлению Божьему, складывать с себя не собираюсь! — выкрикнул он громко и голос его словно волна цунами прокатился над Собранием, накрывая его с головой. — А то, в чем меня обвиняют хулители и гонители, есть ничем не прикрытая лжа и досужее кривомыслие, жаждущих урвать для себя благ, недостойных епархов. Господь Вседержитель, да пребудет порукой моих слов, — еще сильней возвысил Патриарх свой голос, — в том, что всё содеянное мною шло лишь во благо нашей Матери-Церкви Православной и служило ей к вящему её величанию и возвеличиванию. А если я и совершил, что-то толкуемое неоднозначно, по недомыслию своему, то пусть оно и будет осуждено самим Господом нашим. Его вердикт я готов принять со смирением и кротостью агнца на заклании. Но не вам клеветники и суесловы судить мя вопреки воли Его.