У порога великой тайны

Диссидент (в переводе с латинского — «несогласный, противоречащий») — это раскольник, отступник, не признающий узаконений господствующей церкви. В средние века диссидентов просто-напросто отправляли на костер. Во времена Пристли их терпели, но относились к ним настороженно, а часто и враждебно. Правоверные англичане считали, что религия Пристли мало чем отличается от безбожия. А известный американский естествоиспытатель Вениамин Франклин, друживший с Пристли, говорил:

— Люблю я этого честного еретика доктора Пристли. Вообще все еретики, которых я знал, были добродетельнейшими людьми. Кроме того, отступники отличаются храбростью, иначе они не рисковали бы проповедовать свою ересь.

В чем же заключалась «ересь» доктора Пристли? Он отстаивал политическую свободу, веротерпимость. Он горячо приветствовал Великую Французскую революцию. И в конце концов в «свободной» Англии он жестоко поплатился за свое свободолюбие.

Но это потом… Сейчас Джозеф Пристли еще молод, полон сил, полон веры в человека и до самозабвения предан науке.

После окончания академии Пристли стал проповедником в маленьком городке близ Лидса. Он открыл школу, и оказалось, что у него есть учительский талант — дети доверились ему. Он составил учебник английской грамматики, и эта книга прожила долгую жизнь.

Пристли мечтал о путешествиях. Один лишь вид чужих стран, звуки незнакомой речи, говорил он, должны пробуждать новые идеи. Но пока приходилось довольствоваться познанием чужих языков по книгам. И тут Пристли весьма преуспел: помимо греческого и латыни, помимо французского, итальянского и немецкого, он постиг древнееврейский, арабский, ассирийский и халдейский языки.

Его пригласили преподавателем в духовную академию. В тот период он познакомился с Вениамином Франклином и другими известными учеными. Вскоре, по совету Франклина, Пристли написал и выпустил в свет «Историю электричества». Это была научно-популярная книга, в которой Пристли живо и ярко рассказал об электрических явлениях. Ими тогда усиленно занимались многие ученые, в том числе и Франклин, создавший первую теорию электрических явлений.

Сам Пристли никаких открытий в области электричества не сделал. Но рассказать непосвященному просто, достоверно о самых сложных явлениях, открываемых наукой, ввести читателя в мир новых идей, пробудить в нем трепетный, жадный интерес к непознанному — разве же это не творчество?!

Подобными или иными соображениями руководствовалось Королевское общество — не так уж теперь это важно, — но за «Историю электричества» оно приняло Джозефа Пристли в число своих членов. Было это в 1766 году.

А спустя год Пристли, оставив место преподавателя духовной академии, вернулся в родной город, устроил маленькую химическую лабораторию и занялся изучением газов. Тут провел он шесть лет, тут получил и содовую воду, тут сделал одно из двух важнейших своих открытий. Жил он в те годы на скудные доходы проповедника диссидентской часовни. Его лаборатория была обставлена так бедно, что приборы, которыми он пользовался, вызвали бы улыбку не только у современного, но и у любого тогдашнего химика. Для нагрева Пристли пользовался то свечой, то зажигательным стеклом, а то и камином, если сосуд был велик.

Пристли поставил перед собой на первый взгляд простую цель — найти способ очистки воздуха, испорченного горением. Что он только не проделывал с порцией непригодного воздуха, заключенной под колпаком: освещал ярким светом, нагревал, охлаждал, сжимал, разреживал; он даже клал в сосуд с испорченным воздухом перегной. Ничто не помогало; воздух не очищался — свеча в нем гасла, мышь, посаженная под колпак, весьма скоро погибала.

Однажды — это было летом 1771 года — ученый поместил под стеклянный колпак, где был заключен испорченный воздух, растение — мяту в горшочке. Пристли не очень ясно представлял, для чего он это делает. Он ведь хорошо знал, что растениям, как и животным, нужен чистый воздух. И если мышь погибла под колпаком, где заключен испорченный воздух, то и с растением должно произойти то же.

И все-таки он это сделал — поставил горшочек с мятой под колпак. Бывает с человеком, что он, отчаявшись, перед тем как совсем уже отступиться от задуманного, прибегает к такому средству, которое сам же в глубине души считает заведомо непригодным: «Не подходит, не лезет, знаю, а все ж таки попробую, — пропади оно пропадом!..»

Быть может, Пристли рассуждал и так? Быть может… Ведь ученый, описывая свои опыты, обычно излагает только факты, о том же, что творилось у него в душе, мы можем лишь догадываться.

Устроив мяту под стеклянным колпаком, Пристли занялся другими делами, решив на время забыть обо всем этом. Лишь спустя неделю, уверенный в том, что мята уже увяла и пожелтела, он подошел к сосуду. И что же — растение выглядело прекрасно, не обнаруживая никаких признаков увядания. Пристли не поверил глазам своим. Уж не попадает ли свежий воздух под сосуд? Нет, все исправно. Прошла еще неделя, другая, третья… Мята жила, росла еще лучше, чем на свежем воздухе, несмотря на то, что сидела в маленьком горшочке.