У порога великой тайны

Больные поправились, и Майер был свободен. Но он почти все время проводил на судне. Казалось, что Ява вдруг наскучила ему. Таким оставался он и на обратном пути — отрешенным от окружающего. Путевой дневник (наивные, восторженные, немного сентиментальные записи) обрывается. Капитан и офицеры стали его замечать, пытаются вести с ним беседы, но теперь уже он их не видит, он смотрит куда-то сквозь них, отвечает односложно и невпопад. Что бы ни подали к столу — солонину или свежую баранину, черепаховый суп или ананасы, — ему это безразлично. Он наскоро проглатывает свою порцию и спешит вниз.

Штурман, приятель Майера, иногда заглядывает к нему в каюту. Хочет излить душу перед доктором, который чем-то полюбился этому морскому волку. Быть может, старого плута и выпивоху мучит совесть? Быть может, он решил признаться, что не видал никогда морского царя? Но, посидев немного, штурман уходит ни с чем, покачивая головой. Малый умом не тронулся ли: все пишет, да зачеркивает, да рвет бумагу, да опять пишет. А то примется бегать по каюте — от иллюминатора к двери, от двери к иллюминатору, — ну, словно львенок в клетке.

Майер потом сам признавался, что все эти недели жил как в лихорадке. Никогда дотоле он не был в таком состоянии.

Эта алая венозная кровь… Не в ней уже теперь дело. Он нашел причину изменения цвета крови, нашел без помощи яванских врачей, страдающих леностью мысли. Тут ведь все довольно просто. В жарком климате кровь окисляется меньше, чем в умеренном. В умеренном климате окисление усиливается и венозная кровь темнеет.

Можно бы ограничиться этим маленьким открытием и напечатать в каком-нибудь медицинском журнале заметку о любопытных наблюдениях судового врача в тропиках.

Но мысль Майера, получив изначальный толчок, не хочет останавливаться.

Организм тратит в тропиках меньше теплоты, нежели в умеренном климате. Теплота — это сила (так называли в ту пору энергию). Но разве она возникает из ничего? Нет, она может быть скрыта в веществе, эта сила. Мы ищем, из чего образовалась вода, и находим — из водорода и кислорода; при горении исчезает уголь, и мы находим, что он обратился в углекислый газ. Ну, а движение, теплота, свет — разве они не могут переходить друг в друга? Разве сила не может принимать скрытую неподвижную форму?

Ах, как жалеет теперь Майер, что в Тюбингенском университете, когда он там учился, не было профессора физики. Как нужен был бы ему сейчас и Баур с его математическими познаниями!

Но вот, наконец, и Голландия. Майер наспех собирает свои пожитки. Он прощается с морем и с моряками. Нет, он больше не пойдет в рейс судовым врачом. Он спешит домой и там продолжает писать, вычислять, ставить опыты…

Профессор Поггендорф, редактор «Анналов физики и химии» разбирал очередную почту журнала. Что такое?.. «О количественном и качественном определении сил. Сочинение Юлиуса Роберта Майера, доктора медицины и хирургии, практического врача в Хейльбронне». Посмотрим… Э, конечно, вздор несусветный; он и не нюхал физики, этот докторишка. Куча ошибок. К чертям! Ох, эти всезнайки!..

Статью отыскали в бумагах Поггендорфа и опубликовали ровно через сорок лет после ее написания — в 1881 году. Ни редактора «Анналов», ни самого Майера тогда уже не было в живых. В одном Поггендорф оказался прав — рукопись молодого доктора содержала фактические ошибки. Но мелкие погрешности встали перед глазами почтенного профессора частоколом. И не смог он через этот частокол разглядеть, что перед ним — формулировка закона сохранения и превращения энергии, всеобщего закона природы, познание которого двинет вперед все естественные науки…

Не дождавшись ответа от Поггендорфа, Майер пишет новую работу — «Замечания о силах неживой природы». Он не сомневается, что открыл не известный науке закон. Теперь он формулирует этот закон более четко, подкрепляя его примерами. Сила (энергия, как мы теперь говорим) так же неразрушима, как и вещество, доказывает Майер. Ничто не происходит из ничего. Ничто не превращается в ничто. Сила может принимать скрытую неподвижную форму. Различные формы сил — теплота, электричество, химические процессы — превращаются друг в друга. Превращаются, преобразуются, но не исчезают.

Майер работает в одиночку, и ему очень трудно. Он обращается к ученым, но те его не понимают, мысли его слишком необычны, смелы. Майер пишет Бауру, который все еще в Париже. Роберт излагает открытый им закон, просит совета, поддержки. Баур молчит. Второе письмо. Опять молчание. Да, Баур деликатен, он не может прямо сказать другу: Роберт, это ерунда…

Вторая статья Майера попала в хорошие руки — к знаменитому химику Юстусу Либиху, который редактировал «Анналы химии и фармации». Либих статью напечатал почти сразу, в 1842 году, и послал автору ободряющее письмо, в котором советовал продолжать работу.