У пределов мрака

— Что за дурацкие манеры, — закричал я, но лица матросов были так искажены гримасой дикого ужаса, что я замолчал и выскочил на палубу.

Тонга, с вытаращенными глазами стоявший у основания фок-мачты, смотрел вверх на паруса; он поднял руку, словно призывал меня к молчанию, одновременно указывая на таившуюся наверху опасность.

Потом он неожиданно схватился за голову, дико закричал и принялся метаться по палубе. Натолкнувшись на Сандерса, двухметрового гиганта, он сбил его с ног, словно легкую деревянную кеглю.

— Тонга! — крикнул я. — Остановись, не сходи с ума!

Он бросил на меня взгляд, полный ужаса и отчаяния, и одним прыжком перемахнул через ограждение.

— Круги за борт, скорее! — закричал Сандерс.

Но мы могли не торопиться — в воде уже расплывалось красно-бурое пятно, словно кто-то вылил за борт банку масляной краски. Акула оказалась быстрее, чем мы.

— Миво! — скомандовал я. — Поднимись на мачту! Не забудь взять в зубы нож!

Слегка поколебавшись, канак подчинился.

Медленно, преодолевая страх, он добрался до нижней реи. Дул свежий ветер, наполнявший паруса. Мы то и дело теряли из виду карабкавшуюся по вантам сухощавую фигурку.

Добравшись до брамселя, он внезапно дико завопил, точно так же, как несчастный Тонга.

Мы увидели, как канак несколько мгновений судорожно цеплялся за снасти, раскачиваясь на фоне синего неба, потом он сорвался и с пронзительным воплем упал в море футах в шестидесяти от левого борта.

Я машинально закрыл лицо руками, когда несколько черных плавников устремились к месту падения несчастного.

Из водоворота чудовищных тел и вспенивающих воду хвостов до нас долетел отвратительный хруст костей.

— Я сейчас же сам заберусь на мачту, — сказал Сандерс. — Мы больше не можем терять матросов. Если там находится существо из плоти и костей, я найду его и подвешу как селедку на рее, чтобы он болтался на ней до конца нашего путешествия.

На мачте никого не оказалось; несмотря на сильный ветер, мы подняли все паруса, так что судно наше начало раскачиваться, словно сухое дерево в осеннюю бурю.

— Это дювель-дювель! — рыдали оба оставшихся канака. Потом они затянули унылую погребальную песню.

На море опустилась ночь. Под небосводом, усеянным большими звездами, сиял Южный Крест, похожий на скопище маленьких лун.

Охваченные тревогой, мы с Сандерсом сидели в кубрике и пили виски, словно чистую воду, ничуть не хмелея; ужас поглядывал на нас из темноты багровыми от крови глазами.

— Нам осталось пройти полторы тысячи миль, пока мы не увидим землю, — пробормотал Сандерс. — Мы сейчас пересекаем часть Тихого океана, которую вполне можно назвать водной пустыней, лейтенант Мандерсон. Здесь никогда не встретишь ни одного судна! Мы можем рассчитывать увидеть только один или два атолла или коралловых рифа, не больше…

С палубы доносились стенания канаков, нарушавшие безмолвие ночи.

— Ты пугаешь меня, приятель, — пробормотал я.

Но Сандерс не слышал меня; он продолжал негромко говорить, словно беседовал с самим собой:

— Темное море, на которое опустилась еще более темная ночь. И в этой тьме жалкий, всеми покинутый корабль, над которым тяготеет роковая тайна… Да смилуется над нами Всевышний!

Мы шли без происшествий три дня, подгоняемые так редко радующим моряков попутным ветром, подняв все паруса.

Потеряв двух человек из нашей маленькой команды, мы с Сандерсом были вынуждены трудиться, не покладая рук, как простые матросы. Но этому можно было только радоваться, так как во время работы мы переставали думать о поджидающей нас жуткой судьбе.

Но в четыре часа пополудни мы потеряли Асси, который сначала закричал, как кричали Тонга и Миво, а потом прыгнул за борт.

Ночью оставшийся в живых канак должен был нести вахту у штурвала.

Утром палуба оказалась пустынной. Ни я, ни Сандерс ничего не слышали, хотя спали очень чутко, вполглаза.

— Думаю, — спокойно сообщил мне Сандерс, — что нам нужно готовиться к смерти. Может быть, эти часы ужаса избавят нас от столетий адского пламени, — добавил он с кривой усмешкой.

Теперь я расскажу, что случилось с Сандерсом.

Мы решили продолжать плавание под одним небольшим парусом. Все остальные паруса были убраны. Нам облегчал жизнь не очень сильный попутный ветер.

Так прошла целая неделя.

В тот день незадолго до полудня я открыл на обед пару банок лосося. Внезапно силуэт Сандерса появился в дверном проеме. Он был спокоен и молчалив, как всегда; но, увидев его лицо, я не смог сдержать крик ужаса, таким он показался мне свирепым.

— Отвратительное… — простонал он, — жуткое чудовище… Нет, Мандерсон…

Не договорив, он рванулся с места, чтобы бежать, как это делали бросившиеся в воду канаки, но уцепился за дверь и остановился.

— Мандерсон, — прорыдал он, — удержи меня… Или я…

Он выскочил на палубу, где опять попытался остановиться, с отчаянием ухватившись за лебедку.

Мне показалось, что его руки, конвульсивно схватившиеся за подвернувшийся предмет, были кем-то спокойно, одна за другой, оторваны от лебедки. В два громадных прыжка он оказался на полубаке.

Здесь он снова остановился, вскинув руки к небу.