У пределов мрака

— Кстати, можете кричать, моя красавица, если вам хочется. Все равно вас никто не услышит!

Внезапно револьвер отлетел в сторону, и за шторами раздались отчаянные вопли боли и ужаса.

Парализованная страхом, миссис Винн была не в состоянии пошевелить даже пальцем. Она могла только смотреть, как дергаются, словно под сильным сквозняком, шторы, за которыми, как она поняла, разыгрывалось нечто ужасное. Послышались стоны, глухой треск ломающихся костей; через минуту прозвучал душераздирающий крик агонизирующего существа, и все стихло.

Шторы раздвинулись, и миссис Винн увидела голову громадного пса.

Собака уставилась на девушку сверкающими глазами и глухо зарычала; миссис Винн почудилось, что в рычании огромного животного прозвучали дружелюбные нотки.

После этого собака исчезла так же бесшумно, как и появилась.

Миссис Винн вспомнила, что несколькими днями раньше видела громадного черного дога в парке возле ее виллы. Она любила собак, а поэтому попыталась привлечь красивое животное, но безрезультатно. Поэтому она ограничилась тем, что оставила собаке в доступном для нее месте немного еды.

Тем не менее, дог не поддался на приманку и не подошел к ней.

Когда юная вдова с большим трудом пришла в себя, она бросилась за помощью к соседям, не решившись заглянуть за шторы.

Приехавшая вскоре полиция обнаружила в гостиной миссис Винн изуродованный труп человека, который после пребывания в заведении для психически больных около года назад поселился на заброшенной ферме неподалеку от виллы художницы.

Дог, напав на преступника, разорвал ему горло и сломал шейные позвонки. Больше черного пса никто не видел.

Молва решила, что злоумышленник убил или хозяина собаки, или кого-то из его друзей, и пес долго выслеживал негодяя, решив отомстить. Разумеется, доказать это предположение было невозможно.

На фасаде своей виллы миссис Винн поместила вырезанную из гипса большую голову собаки с надписью:

В знак благодарности моему таинственному спасителю.

Три тюленя

Из кокпита донеслась фраза, произнесенная плаксивым голоском:

— Хольмер, нам нужно определить наши координаты. В конце концов, ты же офицер.

Немец с отвращением посмотрел на приборы, оптические инструменты и таблицы с цифрами, в которых ничего не понимал.

Он был не офицером, а всего лишь доктором каких-то наук, даже не моряком, и не имел никакого отношения к координатам и прочим морским заморочкам.

Он давно слонялся без работы, да и правосудие начало проявлять к нему интерес; поэтому он решил рискнуть и с помощью фальшивых документов, приобретенных в порту, нанялся в Тронхейме на тюленебойное судно. Капитан раскусил его в первый же день плавания, но отнеся к нему с сочувствием, так как это был тихий грустный человек, с неудачно сложившейся судьбой, несмотря на университетское образование. Поэтому капитан оставил Хольмера на судне, тем более что он мог оказаться полезным благодаря своей огромной физической силе.

Но сейчас капитан погиб, а судно…

Больше месяца назад шхуна была затерта льдами, а сейчас ее, оставшуюся намертво впаянной в лед, несло вместе с ледяным полем сквозь туман в неизвестном направлении. Матрос возобновил свои жалобы:

— Нам нужно знать, где мы находимся, и ты, Хольмер, как офицер, должен…

Матрос замолчал.

Немец тяжело вздохнул, но не двинулся с места. Он хорошо представлял, что это внезапное молчание означало очередную смерть; еще одним членом команды на судне стало меньше.

Всю последнюю неделю матросы умирали один за другим таким образом: внезапно, с горлом, перехваченным огромными нарывами.

Хольмер слышал рассказы о полярной чуме, от которой или умираешь, или становишься буйным сумасшедшим, но этим и ограничивались его сведения.

За иллюминатором он видел большой участок воды, свободной от льда, на который опускалась угрюмая полярная ночь.

Забытый всеми фок полоскался на ветру, словно развешанное на веревке белье, мачта рывками клонилась в разные стороны, отражая лихорадочную качку судна. Хольмер представлял, что нужно что-то делать с парусом.

Он спустился в кают-компанию, где увидел трех матросов — все, что осталось от команды.

— Нужно убрать фок, — сказал он, — и взять рифы…

Он знал, что говорит глупости, не имеющие никакого смысла в глазах моряков, но это не имело значения, потому что его все равно никто не слушал. Матросы продолжали сидеть, словно оцепенев, и только погасшие трубки во рту свидетельствовали, что они еще живы.

— Ни крошки жратвы, — буркнул Ларсен. — Ни одного тюленя в окрестностях.

Хольмер, несколько подзабывший о терзавшем его остром голоде, почувствовал резкую боль в животе и бросил жадный взгляд на лежавшие перед матросами обглоданные рыбьи кости.

Он взял со стойки короткий гарпун и подобрал валявшийся на полу перепутанный линь.

В глазах у Ларсена мелькнул проблеск надежды, и он поднялся вслед за Хольмером на палубу.

Парусник тихо покачивался на удивительно красивой перламутровой поверхности успокоившегося моря.