У птенцов подрастают крылья

Городок наш расположен на косогоре, внизу река. Целый ряд улиц тянулся с самого верха от Пушкарской слободы через весь город к речке. От слободы до речки с версту, не меньше, и всё под гору, всё вниз и вниз.

По этим улицам испокон веков мальчишки катаются зимой на санках или на подмороженных «скамейках». Затащат свой «экипаж» недалеко вверх по улице, сядут да и покатят вниз.

Ну, а если для этого катания приспособить что-нибудь более вместительное и основательное, например корыто, в чем кормят кур или свиней? Оно узкое, длинное. Если сесть верхом — человек шесть уместится. Только нужно его снизу вымазать коровьим навозом и полить на морозе несколько раз водой. В корыто настелить побольше соломы — сидеть помягче. Спереди прибить прочный гвоздь и к нему толстую веревку, чтобы тащить корыто в гору. Вот все и готово.

Как-то раз мы — Миша и Ваня Благовещенские, Сережа и я — решили попробовать это предприятие на практике. Выпросили у мамы старое свиное корыто, обмазали навозом, облили водой — получилось просто чудо: дно скользкое, гладкое, чуть под горку — и не удержишь. Прибили гвоздь, привязали веревку — все готово! Нужно попробовать прокатиться.

Сперва попробовали с середины горы. Пролетели на славу. А уж второй раз с самого верха, от Пушкарской слободы.

Ну уж это получилось нечто сказочное. Летишь с такой быстротой, только дома мелькают, даже людей различить нельзя. Единственно что страшно: а ну как на перекресток кто выедет на лошади. Тогда конец — все вдребезги расшибемся.

Чтобы избежать опасности, уже издали, подлетая к перекрестку, мы поднимали оглушительный крик: «Берегись, берегись!»

Наш пример тут же подхватила вся местная молодежь. Прошло два-три дня, и одна из улиц от слободы до реки превратилась в огромную ледяную гору. Теперь уж столкновения с подводой опасались не столько летящие вниз с горы, сколько каждый проезжающий, который, добираясь до рокового перекрестка, сперва выходил из саней, с опаской смотрел вверх, не летят ли «беспутные». И, только убедившись, что опасность не угрожает, вскакивал в сани и что есть духу гнал лошадь через рискованное место.

До чего же хороши были эти морозные лунные вечера! Выйдешь, бывало, из теплого светлого здания народного дома и сразу будто окунешься в голубую морозную полумглу. Под ногами снежок поскрипывает, глядишь вниз, под гору, — огоньки в окнах светятся, будто подмигивают тебе. А вверх посмотришь — все небо, точно морозной пылью, звездами усыпано. И голубая луна высоко-высоко в небе стоит. А вокруг нее от мороза широкое светящееся кольцо, как сияние по небу.

Но любоваться всем этим некогда: скорее домой, на плечи короткую куртку, на ноги вместо башмаков валенки и айда во двор за корытом! И за ворота! А там уже дожидаются дружки-приятели.

Помню, как-то катались мы вот так с горы, слетели вниз на речку, оттуда вверх по улице корыто везем, тяжело, мочи нет, да ведь уж такая пословица издавна известна: «Любишь кататься, люби и саночки возить!» Вот мы и везем. Сами с опаской вверх поглядываем, не летят ли навстречу. Нужно уже заранее с дороги убираться.

Вдруг видим — на перекрестке Михалыч.

— Вы откуда? — спрашиваю его.

— От больных, — отвечает. — А вы тут, я вижу, развлекаетесь.

— Да, — говорю, — катаемся. Очень здорово!

А Миша Благовещенский вдруг и предложи:

— Не хотите ли и вы с нами разок прокатиться?

Михалыч призадумался на секунду.

— А что ж, пожалуй, не откажусь.

Дружным возгласом одобрения мы встретили эти слова.

Теперь уж мы впятером стали подниматься в гору. Михалыч даже предложил свои услуги, что и он потащит корыто. Но от его помощи мы наотрез отказались.

Наконец добрались до Пушкарской слободы. Уселись все на корыто верхом, Михалыча устроили в середине и понеслись, только ветер в ушах свистит.

Я прямо за Михалычевой спиной сижу, держусь за него и его самого поддерживаю. Думаю: «Жив ли?» На одном ухабе как поддало корыто — мы все на воздух, пронеслись и вновь в корыте. Михалыч только крякнул. Значит, жив! Скатились вполне благополучно.

Спрашиваем Михалыча:

— Ну как, понравилось?

Отвечает:

— Просто чудесно! Я бы и еще разок прокатиться не прочь.

Скатились и еще, и еще… Михалыч так разохотился — и домой не идет. Жаль только, что поздно к нашей компании примкнул: скоро катание кончилось, все разошлись по домам.

Приходим и мы домой все трое — Михалыч, Сережа и я.

Мама в дверях встречает, прямо к Михалычу:

— Куда же ты пропал? Сказал, к больным на минуту, а третий час тебя нет и нет. Случилось что-нибудь? Жива больная?

Михалыч несколько смутился:

— Жива, жива, все прелестно.

— Так где же ты до сих пор пропадал? — допрашивала мама.

Михалыч пожал плечами.

— Не могу же я все вечера дома сидеть! Воздухом подышал, с ребятами немножко прокатился.

Мама от изумления даже дар речи потеряла.

— Про… про… прокатился?! — с трудом выговорила она. — То есть на чем прокатился? Неужто в свином корыте?

— Не в корыте, а на корыте верхом, — поправил ее Михалыч, вполне оправившись от смущения. — Вообще не понимаю, что же тут особенного? Ребята каждый вечер катаются, а я раз за всю зиму, и то…