Вначале это казалось нам просто невозможным. Мы пробовали протестовать, но Ольга Владимировна ни в чем не уступила.
И вот через десять — пятнадцать репетиций, когда и текст был вызубрен назубок, и все действия и положения разучены, и мы совсем с этим вполне свыклись, мы вдруг, к изумлению своему, почувствовали во всем какую-то слаженность, стройность, какой-то особый ритм. Действительно, и двигаться, и говорить в этом ритме стало легко и приятно. Не было и речи о каком-то разнобое.
— Вот теперь пьеса идет в ритме, чувствуете сами? — одобряла нас Ольга Владимировна.
И мы действительно сами это чувствовали.
Я так же, как и все другие, выучил и то, что мне говорить и как действовать. Я знал, когда и как должен обнять Любочку и прошептать ей слова любви, но вот прочувствовать все это, увы, никак не мог. И все мои любовные объяснения, вероятно, походили скорей на признания преступника в совершенном злодействе.
Ольга Владимировна это видела и с досадой говорила:
— Страсти не чувствуется, понимаете, страсти к любимой девушке!.. Ну поймите: Митя беден, он знает, что Любочка ему не пара, но страсть берет свое, и он невольно тянется к возлюбленной. Ну почувствуйте это — ведь это ваша возлюбленная, ну, тянитесь, душой тянитесь к ней!
А коварная Любочка, точнее, Анна Петровна, исподтишка посмеивалась над моей робостью и наивностью. Нет, страсти у меня положительно не получалось. Наконец и Ольга Владимировна поняла, что этого от меня не добьешься, и махнула рукой. В остальном дело у меня, кажется, кое-как клеилось и что-то получалось.
Но, по правде сказать, роль Митеньки мне до того не нравилась, что я и ко всему спектаклю потерял интерес. На репетицию шел каждый раз как на пытку, даже не всматривался, как другие мои товарищи играют свои роли.
Единственно, что меня по-прежнему волновало, — это роль Любима Торцова. Ваня Благовещенский очень подходил к ней. По природе нервный, впечатлительный, с прекрасной сценической внешностью, он как будто и не играл, а действительно просто жил на сцене. Особенно хорош он был в последней сцене, когда является пьяный в дом своего брата, чтобы учинить скандал и тем расстроить свадьбу своей любимой племянницы с негодяем Коршуновым. Его знаменитый монолог: «Послушайте, люди добрые! Обижают Любима Торцова, гонят вон. А чем я не гость? За что меня гонят? Я не чисто одет, так у меня на совести чисто…» — он говорил так просто и с такой болью, что я невольно удерживался, чтобы не заплакать. Да и у самого Вани на репетициях в этом месте нередко дрожал и срывался голос.
Может, это и неправда, может, мне только так кажется, но я считаю, что лучшего Любима Торцова никогда и нигде не видел. Его обычно играют пожилым, некрасивым, обрюзгшим от пьянства. Ваня его играл совсем другим: еще не старым, но изможденным, измученным жизнью. Да почему именно Любим Торцов должен быть некрасивым, толстым, обрюзгшим?! Высокий, худой, сутуловатый Ваня с огромными ввалившимися глазами, с добрым, очень худым лицом невольно вызывал к себе симпатию и сочувствие. Поэтому-то с таким восторгом зрительный зал во время спектакля и встречал его замечательный монолог.
Спектакль прошел с необыкновенным успехом. Власти города хвалили нас и всячески благодарили Ольгу Владимировну. Ей даже предложили — не согласится ли она остаться совсем работать у нас, в Черни, в нардоме?
Ольга Владимировна была очень растрогана, всех благодарила, но насчет того, чтобы навсегда остаться у нас, сказала, что это просто невозможно.
Спектакль «Бедность не порок», в котором я в первый раз в жизни играл большую, хотя и неприятную мне роль, определил мою судьбу. Я твердо решил пойти на сцену. «Не всегда же мне Митю играть, — думал я, — когда-нибудь и Любима Торцова сыграю!»
И я мысленно представлял себе, как я, уже знаменитый актер, приезжаю с труппой на гастроли в свою родную Чернь. По всему городу расклеены афиши: «Бедность не порок». В роли Любима Торцова известный артист Георгий Скребицкий!»
И вот я выхожу на сцену так же, как Ваня Благовещенский, и точь-в-точь так же, как он, протягиваю руку в зрительный зал и говорю: «Послушайте, люди добрые! Обижают Любима Торцова!»
Боже мой, сколько десятков, нет, сотен раз я произносил этот монолог, уйдя в глубь сада, или на речку, или даже дома…
В общем, Ольга Владимировна открыла мне мое истинное призвание, указала на мой истинный жизненный путь.
С ЛЕДЯНОЙ ГОРЫ
В сценических хлопотах и волнениях я даже не заметил, как промелькнула осень и наступила зима. Она пришла сразу, да такая дружная: морозная, снежная. Сразу же засыпала весь наш городок. Он стал еще лучше, еще нарядней со своими белыми мохнатыми деревьями, с домишками в пушистых снеговых шапках, с огромными голубыми сугробами, среди которых были протоптаны узенькие тропинки.
Но особенно хорош бывал наш городок в морозные лунные вечера. Весь синий, весь в сверкающих блестках инея и на земле, и на ветках кустов и деревьев, и даже на плечах и воротниках прохожих.
И вот не помню уже, кто из нас, участников спектаклей, открыл замечательный отдых после репетиций.