У птенцов подрастают крылья

— Ну, мы с вами не будем так далеко заходить, чтобы спорить с драматургом насчет трактовки пьесы. А вот продумать, понять, а главное, прочувствовать всю ее и характер каждого действующего лица — вот это сделать мы обязаны. Без этого и спектакля не будет, а будет типичное любительское представление.

Обсуждали мы с Ольгой Владимировной пьесу «Бедность не порок» несколько дней подряд. В это же время Ольга Владимировна понемногу приглядывалась к нам, намечала, кто, по ее мнению, более подходит к какой роли.

И вот наконец наступил день распределения ролей. В этой пьесе я мечтал только об одной-единственной роли — роли Любима Торцова. Мечтал о ней так же, как можно мечтать о том, что вдруг вместо глубокой осени завтра наступит весна: мечтал без всякой надежды. Роль эту Ольга Владимировна предложила Ване Благовещенскому, да он и всегда считался у нас первым трагиком.

Остальные роли мне все были одинаково чужды и неинтересны, да я и вообще не думал о том, что мне какую-нибудь дадут. Ну, хорошо, если предложат участвовать в какой-нибудь массовой сцене.

И вдруг Ольга Владимировна прямо после Вани обратилась ко мне:

— А вам бы я предложила попробовать роль Мити.

Я не поверил своим ушам. Ведь роль Мити одна из ведущих, неужели мне ее доверят?! Я так растерялся, что не знал, что и отвечать.

— Конечно, пусть попробует, — улыбнувшись, поддержал это предложение Сергей Леонидович и уже совсем некстати добавил: — Он ведь у нас и в жизни красная девица, ему Митя очень подойдет.

Все это меня ужасно смутило. Но я все же нашел в себе достаточно мужества, не отказался от роли, а сказал, что попробую.

Роль Гордея Карпыча взял Сергей Леонидович. Коршунова предложили Толе Конакову. За ним уже упрочилось право играть разных негодяев. Миша Благовещенский должен был играть молодого развеселого купчика Разлюляева. Эта роль к нему должна была очень подойти.

Роль мальчика Егорушки Ольга Владимировна совершенно неожиданно для всех нас предложила Насте Богоявленской, очень хорошенькой, задорной девушке. В ней и впрямь было что-то мальчишеское. И острижена она была как мальчишка. А главное, очень ловко умела плясать русскую вприсядку.

Кому достались другие роли, я уже не помню.

Ясно помню только одно: шел я домой из нардома совсем не с радостным чувством. Роль тихого, забитого приказчика Мити, который любит дочь своего хозяина Гордея Карпыча, мне совсем не нравилась.

Я до сих пор считаю, что умная, отлично разбиравшаяся в людях Ольга Владимировна в данном случае была совсем неправа. Застенчивому человеку играть застенчивого же, то есть по сути дела самого себя, выставлять напоказ свою застенчивость, очень нелегко. Гораздо легче спрятаться за какой-то другой, отличный от тебя образ.

Было еще одно обстоятельство, которое приводило меня в душевный трепет, это — любовные объяснения на сцене. Я и в жизни-то насчет них был не мастер, а уж на сцене, когда все на тебя смотрят, да еще девушке много старше и в этих делах опытней тебя… Ну прямо нож острый! Мне все казалось, что я буду объясняться как-то не так и обнять ее как следует не сумею. Наверное, она будет в душе смеяться надо мной. Ну прямо хоть от роли отказывайся!

Но отказываться не хотелось, ведь роль-то ведущая!

Итак, первую же большую роль я согласился играть вовсе не потому, что она меня захватила, не потому, что мне был близок или хотя бы интересен образ Мити, — вовсе нет: я решил взять эту роль, совсем для меня неинтересную, даже неприятную, только из мелкого, личного тщеславия.

Хорошо ли она у меня получилась, не знаю. Думаю, что плохо. Кстати говоря, сколько раз я потом ни смотрел этот спектакль в настоящем театре, я никогда не видел, чтобы кто-нибудь даже из крупных актеров как-то интересно, ярко сыграл эту роль. Так уж неинтересно, бледно написана она у самого Островского.

Ольга Владимировна режиссер была очень строгий, требовательный. На спектакль она смотрела не как на забаву, развлечение от нечего делать, а как на серьезное дело, на творчество. Такого же отношения она сразу же потребовала и от нас. Прежде всего мы должны были, помимо того, чтобы «вжиться в образ», назубок выучить роль, так выучить, чтобы ее слова стали нашими собственными словами, чтобы о них и не думать на сцене.

Потом начались так называемые мизансцены, то есть где кто из нас должен находиться во время действия. Прежде, бывало, все наши актеры ходили по сцене кто где хотел, частенько мешая друг другу, создавая сутолоку, путаницу. Оказывается, не только роль нужно было выучить назубок, но и все движения, все положения на сцене, да еще так выучить, чтобы они не казались зрителю заученными, неестественными, а будто возникали совершенно случайно, непринужденно. Ох и попотели же мы над этой непринужденностью!

Во время репетиций только, бывало, и слышишь грозные окрики Ольги Владимировны: «Куда пошел, где остановился, почему сел на этот стул?» Все это нужно было помнить да еще при этом не только делать вид, но и чувствовать себя совершенно свободным.