У Ромео нет сердца

— Ну, понятно… то есть если бы вы были уверены, что моя страдальческая физиономия найдет сочувствие у школьниц, то вы бы сделали из этого целое шоу. А так — просто заморачиваться не стали… да?

— Понимай как хочешь. Могу только сказать, что мы хотели как лучше. Было понятно, что ты не захочешь ни в чем участвовать…

— «Мы» — это кто? Ирина?

— Все, кто вложил в фильм деньги и силы.

— Ну, понятно…

— Марк, ну чего ты… Ведь даже интернетом не пользуешься. Сам забил на всех, а теперь возмущаешься, — вдруг заговорила Марина. — И вообще, тебе грех жаловаться: все всегда подстраивались под тебя, заметали твои следы, публично лгали, чтобы тебе, мальчику, нашему романтическому герою, жилось хорошо.

— Марин, ты многого не знаешь… Даже я не все знаю.

* * *

Семейная перебранка могла бы длиться вечно, но раздается звонок в дверь. Мы вновь, как по команде, смотрим друг на друга. Лицо отца Марка невозмутимо, мать похожа на женщину, которую застали с любовником, Маринка потирает руки в ожидании сенсаций, а Марк, судя по его усмешке, воспринимает все как очередную забаву. Я же предпочитаю пока ни о чем не думать, слишком много информации вновь свалилось на меня, — я взяла передышку, чтобы разложить ее по полкам…

— Неужели эти пронырливые журналисты уже здесь? — возмущенно говорит мать Марка.

— Давно пора привыкнуть. — Отец впервые демонстрирует свое раздражение. — После того, что она им там наговорила, они должны были здесь оказаться еще раньше нас.

Глядя на меня, Марк произносит:

— Думаю, это торт. Всего лишь праздничный торт. Позавчера я перенес заказ, очень уж хотелось испачкать тебя в нем, а потом… — он игриво мне подмигивает.

— Марк! — возмущенно взывает его мать. — Ты совсем уж… ни стыда, ни совести. Тут все-таки твои родители…

Но никто не обращает внимания на ее театральный пассаж.

— Мне открыть? — спрашиваю я, и Марк кивает.

Без особой тревоги я подыгрываю ему: с невозмутимым видом иду к входной двери. Играть с ним в этом трэше главных героев даже весело. Данная ситуация в очередной раз убеждает меня: совместное противостояние кому-то сглаживает взаимное недопонимание. Я иду, забыв про ложь, обиду и шпионские игры.

Уже в коридоре меня догоняет отец Марка. Он хватает меня за руку, а затем говорит, что откроет дверь сам. Мне становится смешно, ибо есть в его жесте что-то неоправданно-самоотверженное, какой-то отчаянно-показной героизм. Впрочем, он — взрослый мужчина и играет в подвиги не впервые, а потому я улыбаюсь и позволяю ему в очередной раз почувствовать себя героем.

Конечно же, за дверью нас ждет… торт! Все до банального просто: пока в квартире стоит гробовая тишина, кто-то ждет сражения, а кто-то — приключений, отец Марка платит деньги и ставит подпись на маленьком белом листе, я же гордо держу сладкое лакомство. И мы оба всем своим видом показываем, как мы счастливы — ведь нам принесли торт! Как не радоваться…

* * *

Но затем происходит неожиданное: курьер вдруг достает телефон и начинает нас фотографировать. Кино. От удивления я глупо улыбаюсь, словно специально пришла сюда, чтобы попозировать для праздничной фотографии. Отец Марка реагирует на происходящее быстро и профессионально.

— Что происходит? — спрашивает он.

— Агентство «Быстрые новости». Что случилось с вашим сыном? Почему он в инвалидной коляске? Это правда, что за рулем сбившей его иномарки был известный продюсер?

— Извините, мы вас не приглашали, — Петр Толковский захлопывает дверь перед пронырливым журналистом, однако тот успевает выкрикнуть вдогонку:

— Сколько она заплатила вам за молчание? Сколько стоит здоровье и жизнь вашего сына?

— Совсем оборзели, — произносит отец Марка и тихо добавляет — то ли мне, то ли для себя: — Не волнуйся, и не такое переживали.

Несколько секунд он стоит молча, глядя на дверь, затем переводит дух, разворачивается и идет на кухню. Я следую за ним. Его вид жалок. Всего пару минут назад он казался мне большим, важным гуру, теперь напоминает школьника, поджавшего хвост после первой в своей жизни двойки.

* * *

— Ох, как же он прекрасен, — наигранно щебечет мать Марка, когда мы возвращаемся с тортом.

— Никогда еще ты так не радовалась лишним калориям, да? — ерничает Марк.

— Да нечему особо радоваться, уже пронюхали, что мы здесь, — отец Марка усмехается, он уже пришел в себя. — Как в шпионском кино, курьер оказался не курьером, он нас сфотографировал. Так что собирайся, пора уезжать, — говорит он жене. — Неизвестно, как они это фото еще подпишут в интернете.

— Думаешь, стоит вот так вот бегать, а потом читать о себе всякую чепуху? — спрашивает Марк.

— Все равно ведь напишут чепуху, бегай не бегай…

— Что же нам делать? — подает голос мать Марка, от ее прежней уверенности в себе почти ничего не осталось. — Петенька, скажи же ему…

— Мам, ты так говоришь, будто это происходит впервые… не нагнетай, как обычно, страстей! — говорит ей сын, после чего обращается к отцу: — Ну, а как насчет меня? Мне стать волшебником, сделать вид, что могу ходить или что живу за границей?

— Делай что хочешь, — резко отвечает тот, а затем командует дочери и супруге: — Пойдемте!

— Петя!