У самого синего моря

— Боже мой! Да переверните же меня! — Взмолилось Зеркало.

— Мне сейчас вам небо нужно показывать. — Джон осторожно перевернул Зеркало и снова заглянул за серебристую стеклянную грань.

Там пока не было ничего кроме его небритой физиономии и мягкого солнечного света проникающего сквозь крышу и стены туристического домика.

— Ну… — Поторопил он волшебную штуковину.

— Гну! — Решилось возмутиться Зеркало. — Расстояние сорок километров!

— Мне же нужно фокус настроить! Вы же не захотите смотреть в записи?!

— Не захочу… — Согласился Джон и прищурил глаза, стараясь рассмотреть за собственным лицом в зеркале еще, что ни будь.

Пару мгновений ничего не менялось, затем у отражения в зеркале стали увеличиваться в размерах уши и нос.

— Прошу прощения… — Просипело Зеркало.

— Издержки… — Джон кивнул.

Наконец, его лицо растаяло и всю серебристую поверхность в деревянной рамке затянули легкие перистые облака.

Джон выждал длинную паузу.

— Н-н-у? — Продавил он сквозь зубы недовольное восклицание.

— Ш-ш-ш-ш… — Прошептало Зеркало. — Облака поплыли в сторону и вскоре их заслонили три хищных силуэта с голубыми животами и серыми спинами.

— Угри? — Опешил Джон.

— Нет… — Решилось уточнить зеркало. — Звено Ка58 м.

— Модифицируемый броневой корпус, спаренный винт, трансформация в истребитель с гипер-звуковой скоростью. Дальность полета восемь тысяч километров в режиме планера и шесть тысяч в режиме штурмового вертолета. Вооружение: восемнадцать ракет с интеллектуальной системой целенаведения, пятьсот НУРСов в пакетах по пятьдесят ракет с зарядом боеголовок до трех килограммов тротилового эквивалента.

— Пушка системы Амосова скорострельностью в три тысячи выстрелов в минуту с боезапасом на полчаса непрерывного ведения огня. Автоматический захват и сопровождение цели.

— Дальность поражения ракетами — сто двадцать километров. НУРСами — двенадцать километров. Пушка — прицельная дальность восемь, излетная — пятнадцать. — Джон сглотнул шершавый комок в горле. Он слышал про эти замечательные вертолеты кое, что, но Зеркало дало ему настолько подробную информацию, что он почувствовал себя неуютно.

— Они летят сюда? — Задал он Зеркалу вопрос, который таил в себе крохотную искорку надежды, что они летят в другую сторону.

— Они летят сюда! — Раскатисто известило Зеркало.

— Ми-и-илый… — Проснулась от чрезмерно громкого диалога Джона и Зеркала Афелия.

Она извернулась на полу как кошка. Потянулась плавно и нежно и распахнула огромные серые глаза.

— С кем это ты там разговариваешь?

— С Зеркалом — Скупо отозвался Джон.

— А-а-а-а… — Улыбнулась Афелия. Улыбнулась просто так. Без причины. Хотя, наверное, причина все — таки была.

Утро красило нежным цветом стены домика и создавало замечательное ощущение тепла и уюта, если не знать о приближающихся вертолетах, которые могут с одного боезапаса превратить в руины городок населением в пятьдесят тысяч человек.

— Это ты с Зеркалом… И что оно тебе наговорило? Есть ли мужчина прекраснее тебя? — Она о вертолетах не знала.

— Иди ко мне, «сладкий» мой — Она вытянула руки по направлению к Джону и призывно пошевелила пальчиками.

— Прости, дорогая… — Уныло отозвался Джон. — У нас, кажется, неприятности…

— Какие еще неприятности? Джон… — Афелия опустила руки.

Она по всей видимости рассчитывала на что то и этого «что то» не получила.

Какая разница теперь почему она этого не получила.

Мир перестал ее радовать и повод обидеться на него появился незамедлительно.

— Я спала голой? — Афелия раздраженно прикрыла грудь и аккуратную прическу внизу живота полупрозрачной тканью платья, и так и не встав с пола домика, гневно посмотрела на мужа.

Джон кивнул.

Он понимал, что обстановка накаляется.

Он мог бы соврать что например укрывал ее ночью собственными одеждами, или, на худой конец, достал из запасов покрывала, но он был честен.

В отношениях с любимой женщиной он не мог бы быть не честным.

Он всегда рассказывал — сколько ему удалось заработать.

Он всегда звонил, если задерживался где-то на презентации или на съемках.

Он был честен и часто осознавал, что абсолютная честность с женщиной — это… Это не просто… Это более чем не просто… Это совершенно невыносимо. И еще невыносимей лгать… Джон пробовал ей лгать.

В малом.

Совсем в малом.

Совсем чуть-чуть. Капельку. И как только с его языка срывалась ложь, он переставал ощущать Афелию как близкого себе человека.

С каждым словом неправды — она становилась все более чужой.

Он боялся видеть в ней чужого, неродного себе человека. Поэтому говорил правду. По возможности сокращая дистанцию родственной близости и, если совсем было трудно, увеличивал ее, но всегда держался своих собственных критических рамок, за которые уже переступить не мог.

Вот и сейчас он не стал ей лгать. Да она спала голой. Но, «черт побери», что в этом плохого?

— Да, дорогая… — Улыбнулся Джон своей супруге.

— И каждый мог войти и каждый мог посмотреть! Да? — Афелия поднялась на ноги и раздраженно влезла в белье и поверх накинула платье.