У студёной реки

Как правило, подтянутый молодой человек в униформе цветочной компании, стоял, почтительно склонившись у порога её квартиры, и галантно протягивал ей ароматный, фантастически красивый букет. Это могли быть то ли розы, то ли фиалки, георгины, или черные тюльпаны и прочие прекраснейшие цветы мира и фантастически искусно составленные из них букеты.

Запахи цветов и очарованье букетов были тем раствором, который раз за разом растворял и менял её первое настороженное или даже нелестное впечатление о поэте, с именем которого и связывались теперь эти утренние цветы и светлые эмоции, дарившие ей настроение на весь день.

Цветы приносили Татьяне через сутки, строго по графику, и ими уже была заполнена вся квартира: подоконники, стеллажи, столы и даже пол у окна были заставлены благоухающими цветочными букетами. Приходилось, и стало уже привычным, ухаживать за ними, расставлять, докупать новые и новые вазы для их размещения. Сначала мысли, а потом опасения, что скоро это волшебство закончится, прошли, когда минули месяцы, потом год, второй.

Время шло, – но цветы прибывали….

Выяснилось вскоре, что Владимир Маяковский немалые деньги, полученные от французских импресарио за выступления в Париже, вложил в известную и авторитетную цветочную фирму, обязав доставлять по известному адресу свежие букеты без каких-либо ограничений по времени, обрекая Татьяну на внимание к своей персоне.

Теперь она вынужденно думала о нём постоянно.

И вот, минули два года, и пришла … эта горькая весть о смерти человека, который стал настолько близким, что удивительно – как такое могло произойти без личного общения.

Сердце страдало.

Все же нежное чувство проросло к этому сложному и непонятному для неё человеку через коросту неприятия. Бунт духа над плотью свершился и принес результат.

Со смертью поэта цветы не пропали из дома, их также исправно приносили с фразой:

«От Маяковского!».

И так шли годы, взрослели и менялись лишь иногда посыльные – заинтересованные свидетели их романа. Цветы стали символом и окружением, опорой, духом и оформлением жизни Татьяны Яковлевой.

Потом случилась страшная Мировая война, позор национального поражения и нищета при полном отсутствии возможности что-то заработать и обеспечивать себя без публичного унижения.

Но цветы всегда в цене!

Ибо, любовь не знает времени забвения и юные сердца пылают только ярче, когда разлука и смерть ходят по нашим улицам.

Татьяна стала продавать роскошные букеты, и для неё вполне хватало средств и на утренний ароматный кофе, и теплые круасаны. Цветы спасли её в эти тяжелые времена унижения Парижа.

Минули тяжкие военные годы, жизнь наладилась, и как она могла не наладиться, когда в первой половине дня по-прежнему раздавалось:

«От Маяковского!»

и новый благоухающий букет поселялся в доме, бередя память и даря заботу когда-то не ответившей на любовь, но всю жизнь благодарной поэту женщине.

Есть свидетели, что эта история продолжалась до семидесятых годов, то есть практически полвека, – до кончины самой героини этого необычного романа.

И можно спорить – сбылось или не сбылось утверждение самого поэта, изложенное в стихах, адресованное Татьяне Яковлевой – русской парижанке:

«Я все рано тебя когда-нибудь возьму – одну или вдвоем с Парижем».

Вот такой он был поэт Владимир Маяковский!

И вспоминается его мощное:

«…Светить всегда, светить везде, до дней последних донца, светить – и никаких гвоздей! Вот лозунг мой и солнца!»

И светит, и согревает порой души как свет далекой теперь уже от нас звезды.

У СТУДЁНОЙ РЕКИ

Студент стоял на краю огромного сооружения – плотины ГЭС, перегородившей ущелье многомиллионными кубами бетонного конгломерата. Под ногами сложной изломанной жизнью жила река – могучий Енисей втягивался плавно в створы плотины с одной стороны и выскакивал как ошпаренный и обезумевший от боли многоликий зверь с другой. Грохот многих сотен тысяч, миллионов тонн воды – непрерывный и могучий, как вой вепря, совершенно несравнимый с чем либо, давил на сознание, вызывал и восхищение, и невольно подступающий ужас.

Плотина только строилась, перегородив одно из ущелий Западного Саяна, и до её пуска было около полугода, о чем свидетельствовала гигантская, несколько метров высотой, надпись, вывешенная прямо на скале:

«До пуска ГЭС осталось 156 дней», но казалось, что построить плотину за время, отведенное заранее, не представляется возможным, столько вокруг строительства и самой плотины было всего временного, неухоженного, полуразрушенного, шаткого и неказистого.

Плакат висел на скале, на многометровой высоте и было непонятно, как менялись ежедневно цифры в раме, напоминающей стадионное табло у футбольного поля в районном городишке, по мере убывания срока наступающего события − пуска ГЭС.