У светлохвойного леса

– Семья твоя что?! Обнищавшая да оголодавшая?! Так ты вон какой уже взрослый парень! Еще малость и мужем будешь! Шел бы да работал на совесть да на благо семейства! Скажу я тебе, что, поработав с недельку хотя бы помощником конюха, ты выручил бы рубля четыре. А это уже хлеб, молоко да одна ложка. – Николай сильнее, но не специально, а от удержанного гнева сжал хватку.

– Если бы все было так ладно, господин хороший. – В серых глазах мальчишки сверкнули алмазные слезинки, которые он мигом утер рукавом рубахи, но Николай все же успел увидеть их. – Погорели мы. Большая часть дома сгорела. Батюшка с утра до ночи глубокой в поле, матушка днями спину под помещицу гнет – работает, и все для того, чтобы нам хозяйство да жилье восстановить. На мне два ротика голодных – младшие братик и сестренка, а еще куры и утки. Думал хоть тарелочки две да ложечку принести, а то ведь щи хлебать не из чего. Я давеча их из рук кормил. А сейчас… а сейчас дай, думаю, сбегаю на рынок. Куплю то, на что хватит. Да накладно все, денег нет таких у меня. Вот и взял у вас способом скверным. Да ведь не для себя же… – Тут уж мальчишка, как ни старался сдерживаться, не выдержал и в волю разрыдался.

– Милейший, звать-то тебя как? – уже отпустив мальца, поинтересовался Николай, понижая голос.

– Е-Елисей… – Захлебываясь в собственных слезах, промычал он.

– Слушай меня, Елисей. Да пойдем же обратно к лавке, пойдем. – Николай слегка приобнял его за худые дрожащие плечи и повел к лавке. – Известно мне, каково это, когда остаешься ты практически ни с чем и, по большей части, не знаешь за что и взяться. Известно мне также, что Господь милостив и, какая бы беда не случилась, Он обязательно пошлет нужных людей в помощь. – Подойдя к лавке, Николай развернул мальчишку к себе и крепко взял его за плечи. – Я помогу тебе, но если окажется вдруг так, что все, о чем говорил ты мне, – ложь бессовестная, то велю тебя отвести в полицию.

Съежившись, мальчик нервно закивал и затараторил:

– Да что вы, барин?! Честное слово, все то, о чем поведал я вам ранее, – правда без малейших преувеличений. Да я и сам истинно в Бога верую и не стал бы идти на грех такой, коли бы видел выхода другого.

– Вот и ладно, – спокойно ответил Шелков, отпустив его плечи.

Он позвал к себе Игната и велел ему проводить мальчишку до жилища его, послав вместе с ним некоторую часть посуды, мешки с яблоками и прочей едой, что дала ему Фекла, а также велел отдать одного из жеребцов своих.

Мальчишку это ошеломило. Он еще несколько минут стоял как вкопанный с разинутым ртом, слушая, как барин отдает приказы своему рабочему.

Игнат же долго возмущался, ссылаясь на то, что сам Николай находится не в лучшем положении, что мальчишка этот, вероятно, простой обманщик и жулик, а Николай Геннадиевич, по милосердию своему, принял его слова за истину и пожалел воришку.

– Я для того тебя с ним и посылаю, чтобы самолично ты увидел, что не врет он, и доложил мне, – объяснял ему Шелков. – Идите же давайте, уж скоро вечереть будет, да и не так много товаров осталось. Распродам остатки и отпущу домой вас.

Игнат, ведя под уздечку одного из коней, что тащил телегу с едой и скарбом для погорельцев, шел рядом с мальчишкой, продолжая раздосадованно ворчать что-то себе под нос.

Мальчишка вдруг резко остановился и, развернувшись, побежал к Николаю:

– Господин хороший! Это вам! – Он протянул ему гладкий светлый камушек, который выглядел, однако, необычно. – Он ничего, совсем ничего не стоит, но примите его, пожалуйста. Это от всего сердца. – Мальчонка благодарно и умилительно посмотрел на барина, очевидно, пытаясь выразить в «зеркалах души своей» всю внутреннюю теплоту.

Николай удивленно принял камушек и еще какое-то время смотрел вслед этому мальчишке, совсем не жалея ни подаренного коня, ни еды, ни товара для него и семьи его. Мысленно он представил, как потихоньку выстраивается их жилище, как восстанавливается хозяйство, как этот мальчишка катается на уже своем молодом крепком жеребце, как ни в чем не нуждаясь, честно и счастливо живет семья его. Шелков медленно кивнул своим мыслям, желая, чтобы так и сотворилось.

Торговля и далее у Николая протекала весьма добротно. Он смог распродать всех остальных жеребцов, кроме своей лошади и того, что подарить решил Игнату, на коем он и должен был воротиться обратно в деревню с прочими мужиками. Тарелки, ложки и прочая деревянная посуда с мебелью также были успешно сбыты прибывшим на рынок купцам. Оставалось лишь только несколько ковров, три из которых Николай решил подарить своему дядюшке по приезде в Петербург, а два других Шелков продал по более сходной цене двум крестьянским мужикам.

Он уже начал потихоньку собираться в путь, укладывать свои вещи в телегу и перекидываться добрыми фразами с мужиками, допуская тот факт, что более они могут уж никогда и не свидеться.