У вас семь новых сообщений

Я опять ничего не понимаю. Бриджит чувствует это и кладет руку мне на плечо.

— Нам не нужны бумажки, чтобы подтвердить нашу любовь. Некоторым нужны, но не нам. В любом случае, что бы ни случилось, Тэм мы всегда будем любить и поддерживать. Думаю, если бы поженились, то тут же возненавидели друг друга!

Она смеется, и я чувствую, как от нее исходит спокойствие. Может быть, моим родителям тоже не следовало жениться. Может быть, это бы несколько сняло напряжение. Тэм быстро поворачивается вокруг своей оси и падает. Она смотрит на нас, чтобы понять, стоит ли ей плакать, и решает просто отряхнуться и исследовать растения дальше.

— Я тоже не знаю, стоит ли мне выходить замуж, — задумчиво произношу я.

Бриджит допивает вино и говорит:

— Ну, браки бывают разные. Посмотри на Изабеллу.

— Ага. — Можно подумать, я знаю, о чем идет речь.

— Пудинг с манго просто божественный, иди обратно. Я побуду с Тэм.

Когда я возвращаюсь, Джулиан уже поставил передо мной тарелку, а Ричард варит кофе на кухне. Я сажусь рядом с Изабеллой.

— Это же не пудинг, — говорю я, — это чизкейк.

— Мы так называем десерт в Англии, — поясняет возникший из ниоткуда Чарлз. Изабелла встает и направляется в туалет. Я ем «пудинг», и он действительно потрясающий. Через некоторое время я поднимаюсь наверх, чтобы умыться, и в холле замечаю Изабеллу, которая целует Джованну. Это все слишком для моей головы. Я желаю всем спокойной ночи и ныряю в свою комнатку.

Глава 44

Личные вещи

Прежде чем я засыпаю, Ричард заходит ко мне и осторожно садится на кровать.

— Все от тебя в восторге.

— Спасибо. Было так здорово. У вас тут какая-то невероятная жизнь.

— Ну, наша жизнь состоит не только из гламура, хотя при малейшей возможности мы стараемся не отказываться от него. Кстати, насчет Изабеллы…

— Она лесбиянка.

Он смеется:

— Не совсем. У них с мужем, как это принято называть «свободные отношения», они оба могут ходить налево.

— Бред какой-то.

— Да, выглядит так, но в некоторых случаях это вполне естественно. В любом случае у нас с Джулианом не такие отношения. И у твоих родителей…

— Может быть, им как раз и стоило…

Ричард смотрит на меня так, будто я только что высказала глубокую мысль, хотя на самом деле я просто пыталась шутить.

— Ричард, когда ты смотришь на меня, кого ты видишь: сестру или племянницу?

Он снова удивленно смотрит на меня.

— Пожалуй обеих, — отвечает он, и я вижу, как на глазах у него выступают слезы.

— Почему она умерла?

Знаю, это глупый вопрос. Но не думаю, что когда-нибудь перестану его задавать. Ричард не отвечает. Вместо этого он целует меня в щеку, кладет руку мне на лоб, а потом идет за коробкой.

— В основном тут ничего важного, но я все равно сохранил их для тебя.

Я открываю коробку и первое, что вижу, — это расческа, инкрустированная похожими на бриллианты камушками.

— Они же не настоящие, верно?

Ричард фыркает.

— Шутишь? В противном случае я бы ее уже продал и купил бы «роллс-ройс». — Он забирает у меня расческу и гладит ее длинными загорелыми пальцами. — Она как-то купила ее в аэропорту. Ей всегда нравились блестящие вещи. В умеренных количествах, разумеется.

Следующим я достаю из коробки белый шарф с вышитыми по краям маленькими красными цветочками. Совершенно в ее вкусе. Мне становится невыносимо грустно. Я откладываю шарф на ночной столик и беру следующий предмет — часы с собачкой Снупи на циферблате.

— Она обожала Снупи, — поясняет Ричард, — с тех пор как мы были детьми. У нее была мягкая игрушка в виде него, у которой оторвались уши, но твоя мама не позволяла ее выкинуть, пока игрушка не превратилась в лохмотья.

Я откладываю часы, решая хранить их всю жизнь. На дне лежит несколько писем, адресованных Ричарду. Судя по штампу, они отправлены из Нью-Йорка.

— Представляешь? — говорит Ричард. — Это было еще до электронной почты.

Я вижу ее почерк, высокие буквы с завитками, я пишу так же.

— Думаю, в этих письмах нет ничего, чего бы ты уже не знала, а я не знаю лучшего способа подобраться к человеку поближе, чем прочитать письмо, которое он написал. А это, — произносит он, беря в руки коробочку для пилюль, — принадлежало еще нашей матери. Так что, если ты не против, я хотел бы оставить ее себе.

— Конечно. Еще что-нибудь осталось?

— Только это.

Он протягивает мне нашу с Тайлом пожелтевшую фотографию. Мы сидим на скамейке в Центральном парке и болтаем ногами в воздухе. Тайл улыбается во весь рот, а я смотрю вдаль и, можно подумать, вижу там что-то страшное. Будущее?

Я кладу фотографию и часы на ночной столик и говорю:

— Наверное, хватит на сегодня воспоминаний.

— Хорошо. — Ричард еще раз легонько целует меня и на прощание говорит: — Songni di d’oro.