У войны не женское лицо

Мой теперешний муж, он за мной там ухаживал, мы встретились на фронте. А я не хотела его слушать: “Нет-нет, кончится война, только тогда мы сможем говорить об этом”. Не забуду, как однажды он вернулся из боя и попросил: “У тебя нет какой-нибудь кофточки? Надень, пожалуйста. Дай посмотреть, какая ты в кофточке”. А у меня ничего не было, кроме гимнастерки.

Я и подружке своей, она вышла замуж на фронте, говорила: “Цветов не дарил. Не ухаживал. И вдруг – замуж. Разве это любовь?”. Я ее чувств не поддерживала.

Война кончилась… Мы смотрели друг на друга и не верили, что война кончилась, и мы живые остались. Вот сейчас мы будем жить… Будем любить… А мы все это уже забыли, не умели. Приехала я домой, пошла с мамой шить себе платье. Мое первое послевоенное платье.

Вот моя очередь, и меня спрашивают:

– Какой вам фасон?

– Я не знаю.

– Как это вы пришли в ателье и не знаете, какое хотите платье?

– Не знаю…

А я пять лет ни одного платья не видела. Я забыла даже, как шьется платье. Что надо какие-то там выточки, какие-то разрезы… Низкая талия, высокая талия… Это мне было непонятно. Купила туфли на каблучке, прошла по комнате и сняла их. Поставила в угол и думаю: “Я никогда не научусь в них ходить…”»

...

Мария Селиверстовна Божок, медсестра

«Я хочу вспомнить… Я хочу сказать, что необыкновенно красивое чувство я вынесла из войны. Ну просто никакими словами не передать, с каким восторгом и восхищением относились к нам мужчины. Я с ними жила в одной землянке, спала на одних полатях, ходила на одни задания, и когда я замерзала так, что слышала, как селезенка замерзает, как язык во рту замерзает, что еще немного и потеряю сознание, просила: “Миша, расстегни шубу, погрей”. Он погреет: “Ну как, легче?” – “Легче”.

Я такого больше не встречала в жизни. Но о чем-то личном нельзя было думать, когда Родина в опасности.

– Но была любовь?

– Да, была любовь. Я ее встречала … Но вы меня извините, может, я и не права, и это не совсем естественно, но я в душе осуждала этих людей. Я считала, что не время заниматься любовью. Кругом – зло. Ненависть. Мне кажется, что так думали многие…

– А какой вы были до войны?

– Я петь любила. Смеяться любила. Хотела стать летчицей. Какие там мысли о любви! Она не была для меня чем-то главным в жизни. Главное – Родина. Теперь я думаю, что мы были наивные…»

...

Елена Викторовна Кленовская, партизанка

«В госпитале… Они все были счастливы. Они были счастливы, потому что остались в живых. Лейтенант двадцатилетний переживал, у него одной ноги не было. Но тогда казалось среди всеобщего горя, что это счастье – он живой, у него, подумаешь, только одной ноги нет. Главное – живой. И любовь у него будет, и жена у него будет, и все будет. Это сейчас остаться без одной ноги – ужас, а тогда они все прыгали на одной ноге, курили, смеялись. Они герои и вообще! Что вы?!

– Вы там влюблялись?

– Конечно, мы же такие юные. Как только новые раненые поступали, мы обязательно в кого-нибудь влюбимся. Подружка моя влюбилась в одного старшего лейтенанта, он был весь израненный. Она мне показала – вот он. Но и я, конечно, решила тоже в него влюбиться. Когда его увозили, он попросил у меня карточку. А у меня была одна карточка, где-то на станции мы сфотографировались. Я взяла эту карточку, чтобы ему отдать, но потом думаю: а вдруг это не любовь, а я ему карточку подарю? И вот его уже уносят, я руку ему протянула, а в кулаке карточка, а разжать не решилась. Вот и вся любовь…

Потом Павлик был, тоже лейтенант. Ему было очень больно, так я ему шоколад под подушку положила. И вот когда мы встретились, это уже после войны, через двадцать лет, он стал благодарить мою подругу Лилю Дроздову за этот шоколад. Лиля говорит: “Какой шоколад?”. Тогда я призналась, что это я… И он меня поцеловал… Через двадцать лет поцеловал…»

...

Светлана Николаевна Любич, сандружинница