«День Победы…
Мы собрались на нашу традиционную встречу. И вот я выхожу из гостиницы, а девочки мне говорят:
– Где ты, Лиля, была? Мы так наплакались.
Оказывается, подошел к ним мужчина, казах, спрашивает:
– Вы откуда, девчата? Из какого госпиталя?
– А кого вы ищете?
– Я каждый год приезжаю сюда и ищу одну сестру. Она спасла мне жизнь. Я ее полюбил. Хочу найти.
Мои девочки смеются:
– Да что там уж сестричку искать, там уже бабушка.
– Нет…
– Уже жена ведь есть? Дети?
– Внуки есть, дети есть, жена есть. Душу потерял… Души нет…
Девочки мне это говорят, и мы вместе вспомнили: а не мой ли это казах?
…Привезли мальчишку казаха. Ну, совсем мальчишечка. Мы его прооперировали. У него было семь или восемь разрывов кишечника, он считался безнадежным. И настолько он лежал безучастный, что я его сразу заприметила. Как минутка лишняя, забегу: “Ну, как дела?”. Внутривенное сама вколю, температуру измерю, и он выкарабкался. Пошел на поправку. А мы у себя раненых не держали долго, мы на первой линии. Окажем экстренную помощь, вырвем у смерти и отправляем их дальше. И вот его с очередной партией должны увезти.
Он лежит на носилках, мне передают, что он зовет меня.
– Сестричка, подойди ко мне.
– Что такое? Что ты хочешь? У тебя все хорошо. Тебя отправляют в тыл. Все будет в порядке. Считай, что ты уже живешь.
Он просит:
– Я очень тебя прошу, я один у родителей. Ты меня спасла. – И дает мне подарок – колечко, маленькое такое колечко.
А я колец не носила, почему-то не любила. И я отказываюсь:
– Я не могу. Не могу.
Он просит. Раненые помогают ему.
– Да возьми, он же от чистого сердца.
– Это же мой долг, понимаете?
Уговорили они меня. Правда, я это колечко потом потеряла. Оно было мне большое, и однажды заснула, а машину подбросило, и оно где-то упало. Жалела очень.
– Вы нашли этого мужчину?
– Мы так и не встретились. Не знаю, тот ли это? Но мы его целый день вместе с девочками искали.
…В сорок шестом приехала я домой. Меня спрашивают: “Ты будешь ходить в военном или в гражданском?”. Конечно, в военном. Даже не подумаю снимать. Пошла вечером в Дом офицеров на танцы. И вот вы сейчас услышите, как относились к военным девушкам.
Я надела туфли, платье, а шинель и сапоги в гардероб сдала.
Подходит ко мне один военный и приглашает танцевать.
– Вы, – говорит, – наверное, не здешняя. Очень интеллигентная девушка.
И весь вечер он со мной. Не отпускает. Закончились танцы, говорит мне:
– Дайте ваш номерок.
Пошел вперед. А в гардеробе ему дают сапоги, дают шинель.
– Это не мое…
Я подхожу:
– Нет, это мое.
– Но вы мне не сказали, что были на фронте.
– А вы меня спрашивали?
Он растерялся. Не мог на меня глаз поднять. А сам только с войны вернулся…
– Почему вас так удивило?
– Я не мог представить, что вы были в армии. Понимаете, фронтовая девушка…
– Вас удивило, что я, мол, одна? Без мужа и не беременная? Не ношу ватник, не дымлю папиросой “Казбек” и не ругаюсь матом?
Я не дала ему провожать меня.
И всегда гордилась, что я была на фронте. Родину защищала…»