У войны не женское лицо

...

Аглая Борисовна Нестерук, сержант, связистка

«Это уже в Берлине… У меня был такой случай: иду по улице, а навстречу мне выскакивает мальчишка с автоматом – фольксштурм, уже конец войны. Последние дни. У меня рука на автомате. Наготове. Он на меня посмотрел, заморгал и заплакал. И я не верю себе – и у меня слезы. Мне так его жалко стало, стоит пацан с этим автоматом дурацким. И я его пихаю к разрушенному зданию в подворотню: мол, прячься. А он испугался, что я его пристрелю сейчас – у меня шапка на голове, не видно, девчонка или парень. За руку меня хватает. Ревет! Я погладила его по голове. Он онемел. Война – все-таки… Да, я сама онемела! Я же их всю войну ненавидела! Справедливо-несправедливо, а все равно противно убивать, особенно в последние дни войны…»

...

Альбина Александровна Гантимурова, старший сержант, разведчица.

«Жалею… Я не выполнила одну просьбу…

Привезли в наш госпиталь одного немецкого раненого. Мне кажется, это был летчик. У него было перебито бедро, и началась гангрена. Какая-то взяла меня жалость. Лежит и молчит.

Я немного немецкий язык понимала. Спрашиваю его:

– Пить дать?

– Нет.

Раненые знали, что в палате немецкий раненый. Он отдельно лежал. Я иду, они возмущаются:

– Так вы врагу воду несете?

– Он умирает… Я должна ему помочь…

Нога вся у него синяя, ничего уже нельзя сделать. Заражение моментально сжирает человека, человек сгорает за сутки.

Даю я ему воду, а он на меня смотрит и вдруг говорит:

– Гитлер капут!

А это сорок второй год. Мы под Харьковом в окружении.

Я спрашиваю:

– Почему?

– Гитлер капут!

Тогда я ему в ответ:

– Это ты так думаешь и говоришь сейчас, потому что ты здесь лежишь. А там вы убиваете…

Он:

– Я не стрелял, я не убивал. Меня заставили. Но я не стрелял…

– Все так оправдываются, когда в плен попадают.

И вдруг он меня просит:

– Я очень… очень… прошу фрау… – и дает мне пакет фотографий. Показывает, что вот его мама, он, его братья, сестры… Красивая такая фотография. На обратной стороне он пишет адрес: – Вы будете там. Будете! – И это говорил немец в сорок втором году под Харьковом. – Так вы бросьте, пожалуйста, это в почтовый ящик.

Он написал адрес на одной фотографии, а там был полный конверт. И я эти фотографии долго с собой возила. Переживала, когда при сильной бомбежке я их потеряла. Конверт пропал, когда мы уже вошли в Германию…»

...

Лилия Михайловна Бутко, хирургическая медсестра