У войны не женское лицо

«Я научилась стрелять, бросать гранаты… Ставить мины. Оказывать первую медицинскую помощь…

Но за четыре года… За войну я забыла все правила грамматики. Всю школьную программу. Могла разобрать автомат с закрытыми глазами, но сочинение при поступлении в институт написала с детскими ошибками и почти без запятых. Спасли меня мои боевые награды – в институт приняли. Стала учиться. Читаю книги – и не понимаю, читаю стихи – и не понимаю. Я забыла эти слова…

По ночам преследовали кошмары: эсэсовцы, лай собак, последние крики… Умирая, человек часто что-то шепчет, это страшнее крика. Все ко мне возвращалось… Человека ведут на расстрел… В глазах у него страх… И видно, что он не верит, до последней минуты не верит. И любопытство тоже, и любопытство есть. Он стоит перед автоматом и в последнюю минуту закрывается руками. Лицо закрывает… По утрам моя голова распухала от крика….

Во время войны я не задумывалась, а тут стала думать. Прокручивать… Все это повторялось и повторялось… Я не спала… Врачи запретили мне учиться. Но девчонки – соседки по комнате в общежитии – сказали, чтобы забыла про врачей, и установили надо мной шефство. Каждый вечер они по очереди тащили меня в кино, на комедию. “Ты должна научиться смеяться. Много смеяться”. Хотела или нет – тащили. Комедий было мало, и каждую я смотрела по сто раз, раз сто – минимум. Первое время смеялась, как плакала…

Но кошмары отступили. Смогла учиться…»

...

Тамара Устиновна Воробейкова, подпольщица

О Родине, Сталине и красном ситце

«Это была весна…

Гибли молодые ребята, они гибли весной… В марте, апреле… Запомнила, что весной, в пору, когда сады цвели и все ждали победу, хоронить людей было тяжелее всего. Даже если это вам уже говорили, еще раз запишите. Сильно помнится…

Два с половиной года я была на фронте. Тысячи перевязок сделали мои руки, тысячи ран промыли… Перевязывала и перевязывала… Однажды пошла переменить косынку, прислонилась к оконной раме и забылась. Очнулась и чувствую себя отдохнувшей. Встречает меня врач и начинает ругать. Я ничего не понимаю… Он ушел, но перед этим дал мне два наряда вне очереди, и моя напарница мне объяснила, в чем дело: я отсутствовала больше часа. Оказывается, я уснула.

Сейчас здоровья мало, нервы плохие. А когда спрашивают: “Какие у вас награды”, – стесняюсь признаться, что нет у меня наград, не успели меня наградить. И, может быть, потому не успели, что много нас было на войне и каждый делал, что мог… Что было в его силах… Разве можно было наградить всех? Но есть у нас всех самая большая награда – 9 Мая. День Победы!

Я помню необычную смерть… Никто тогда не разобрался, не до того было… А я вспоминаю… У нас умер один капитан в первый день, когда мы ступили на немецкую землю. У него, мы знали, вся семья погибла в оккупации. Это был храбрый человек, он так ждал… Он боялся погибнуть раньше. Не дожить до того дня, когда он увидит их землю, их несчастье, их горе. Как они плачут, как они страдают… Увидит разбитые камни вместо их домов… Умер он просто так, не раненый, ничего. Дошел, посмотрел – и умер.

Я и теперь иногда вспомню: почему он умер?»

...

Тамара Ивановна Кураева, медсестра