У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945

От огня снайперских винтовок летальные потери среди солдат были значительно выше, чем при пользовании другими видами стрелкового оружия. Наши шлемы защищали нас достаточно хорошо, но только в случае скользящего удара или от осколков шрапнели, если же пуля ударяла под прямым углом, она могла легко пробить сталь. При моем росте в 183 сантиметра мне пришлось скоро привыкнуть передвигаться пригнув голову и быстро пробегать простреливаемое пространство.

Несмотря на то что снайперы представляли для нас реальную опасность, в Урицке в большей степени мы несли потери от регулярного артиллерийского огня. Артиллерия Красной армии работала предельно точно, не уступая в меткости немецким артиллеристам.

Еще одной опасностью были русские пулеметы. Их пули наносили большой урон нашей живой силе. Иногда позиция пулеметчиков располагалась в полутора километрах от нас, но, когда пулеметные очереди начинали вспарывать снег вокруг нас, казалось, что противник где-то совсем рядом. Невозможно было понять, откуда ведется огонь. Если вы услышите, как рядом просвистит пуля, то вы спасены. Если вы не услышите ее, значит, вы ранены или убиты.

Хотя мне крайне редко приходилось вступать в бой, мой МР-40 был на всякий случай всегда при мне. Обычно по возвращении в бункер я проверял его, прежде чем отставить в сторону.

Однажды вечером, зайдя в блиндаж, я, полагая, что мой МР-40 стоит на предохранителе, небрежно проверил оружие. Направив дуло пистолета-пулемета вниз, нажал на спусковой крючок. Когда раздалась короткая очередь, все бросились врассыпную, словно нас застали врасплох советские десантники. Хотя случившееся выглядело со стороны забавным, такое беззаботное обращение с оружием могло легко привести к потерям. Таким образом, на фронте Красная армия была не единственным врагом.

Конечно, опасность грозила не только со стороны вражеского огня, были часты случаи обморожения и гипотермии. Быстрая ходьба на лыжах помогала мне согреться в мороз, но в любом случае грозила опасность обморожения. Вернувшись однажды в бункер, я ощутил, что пальцы ног онемели и потеряли всякую чувствительность. Когда я скинул сапоги, я увидел, что пальцы побелели.

Солдат предупреждали, что при обморожении ни в коем случае нельзя пользоваться горячей водой, и я подумал, что холодная вода мне поможет. Выйдя из бункера, я начал медленно лить на ноги холодную воду и массировать пальцы. Боль была невыносимой, но постепенно – прошло минут двадцать – кровь начала циркулировать вновь. Многие менее удачливые солдаты теряли пальцы рук и ног в результате обморожения. Меня поразила мысль, что еще пара часов, проведенных на морозе, – и все могло закончиться для меня ампутацией.

Вернувшись в блиндаж после продолжительного отсутствия на следующий вечер после этого случая, я застал своих друзей за праздничным столом. Один наш старый товарищ из другой дивизии, узнав, где мы находимся, пришел навестить нас. Это событие надо было отметить, и «старые служаки» тепло встретили товарища, достав свой запас коньяка.

Я пришел час или два спустя после начала застолья, и все уже успели произнести с полдюжины тостов. «Люббеке, – сказали друзья, – ты должен выпить шесть рюмок коньяка, а потом мы все вместе выпьем седьмую». На шестой я уже был окончательно пьян. Проснувшись поздно на следующее утро, мы заплатили головной болью за наше краткое бегство с войны.

Окопная война. Ноябрь 1941 – март 1942 г.

Мне в исполнении моих обязанностей наблюдателя помогал связист, потому что я недостаточно хорошо знал азбуку Морзе. Он передавал целеуказание артиллеристам, находившимся в тылу в полутора километрах от нас. Когда я выкрикивал «На пять больше!», что означало необходимость корректировки огня и переноса его на 5 метров вперед, или «Десять справа!» – перенести точку прицеливания на 10 метров вправо, он тут же выстукивал сообщение, передавая его в тыл.

Если мы останавливались на позиции надолго, как в Урицке, рота прокладывала полевую телефонную связь к нашему укрытию. Этот полевой телефон был так же надежен, как и телеграф, и позволял мне непосредственно связываться с орудийным расчетом. Хотя у нас были рации, использовали мы их редко, так как русские могли перехватить наши радиосообщения.

Когда мне было необходимо передислоцироваться на новую позицию, я внимательно изучал по карте местность перед нами, чтобы определить возможное направление наступления противника. После того я помечал на карте предполагаемый путь его передвижения, передавал координаты какой-либо точки на местности артиллеристам и просил произвести пробный выстрел. В 85 процентах случаев снаряд накрывал цель. Если такого не случалось, второй выстрел точно достигал цели.

После проверки координат я сообщал орудийному расчету, что эта цель будет называться «Позиция А», чтобы в случае наступления противника артиллеристы могли быстро среагировать на приказ. И на других возможных направлениях наступления появлялись «Позиция Б», «Позиция И» и так далее. Иногда я употреблял для обозначения цели вместо букв имена.