У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945

Вскоре после Рождества Шютте стал жаловаться мне на усталость от монотонного исполнения ежедневных обязанностей на батарее. В одну морозную ночь он решил предпринять активные действия и пробрался незаметно через заснеженную ничейную землю, расположенную между нашими позициями и русскими. У него был только пистолет-пулемет и ранец, в котором лежал один килограмм динамита. Шютте проскользнул мимо советских постов и, заглянув в бункер, забросил ранец с динамитом внутрь и крикнул обреченным русским: «Вот вам ваш хлеб!»

Он вел свою собственную войну и повторил еще раз этот сумасшедший поступок. В тот раз я даже услышал эхо взрыва. Что начиналось как не санкционированные начальством действия, получило его же одобрение. Представленный мной и командованием к награде, Шютте был награжден одним из высших военных орденов Германии – Немецким крестом в золоте.

Критическое положение с продовольствием в Ленинграде, которое вдохновило Шютте на его черный юмор, вызывало у нас серьезное опасение, что русские власти могут вывести из города колонны женщин с детьми и направить их через линию фронта в наше расположение. Мы начали спорить. Было неясно, что следовало бы предпринять в подобной ситуации, но чтобы встретить гражданское население пулеметным огнем – это даже не обсуждалось. Я склонялся к тому, что необходимо накормить их и отослать назад, но при этом не дать возможности вполне боеспособным мужчинам призывного возраста просочиться вместе с мирными жителями к нам в тыл.

В это же время наша разведка обнаружила, что противник засылает в расположение наших частей через линию фронта собак. Эти несчастные животные несли на себе динамит, и они были натренированы залезать под машины. При этом спусковые антенны на их спине сгибались, и взрывчатка детонировала.

Хотя, вероятно, таких собак, обвязанных взрывчаткой, было немного, командование отдало приказ расстреливать всех собак в качестве меры предосторожности. Нам было тяжело выполнять этот приказ, но мы ему подчинились. С течением времени война ожесточает сердца и принуждает вас к жестоким поступкам; представить себе в мирной жизни, что вы способны на это, было бы вообще невозможно.

В начале 1942 г. журналист эстонской газеты, выходившей в Ревеле (Таллине) на немецком языке, приехал на фронт брать интервью. Когда он спросил, можно ли ему сфотографировать меня, я охотно согласился. Неожиданно было увидеть мое фото на первой полосе «Ревелер цайтунг» от 2 апреля 1942 г., под которой была подпись: «Немецкий солдат; таким мы встретили его на фронте в окопах – молодым, ловким и верящим в победу». Непривычно было читать о себе в подобных героических тонах, но эти слова точно отражали наш боевой дух.

В начале марта по группе армий «Север» появился приказ о передислокации нашей дивизии. Подготовка продолжалась двое суток, и мы оставили наши окопы. Нам на смену прибыла полицейская дивизия СС, офицеры которой пошли добровольцами в дивизию СС; многие ее бойцы были из северных нордических стран – Швеции, Норвегии и Дании[30].

Многие из этих скандинавов были высокого роста, их головы торчали из-за снежных стен, протянувшихся перед окопами, что делало их легкой целью для советских снайперов. До того, как мы покинули Урицк, нам стало известно, что в первый же их день на фронте выбыло из строя больше десять человек. Получив столь жестокий урок, они стали больше уважать русских снайперов.

Ко времени нашего отъезда из Урицка вера в быструю победу испарилась. Всем стало понятно, что война в России будет долгой. Тем не менее я оставался абсолютно уверенным в окончательном разгроме Советского Союза.

За линией фронта

Урицк был фронтовым городом, который покинули большинство жителей. Но в городе еще оставались около ста человек гражданского населения, в основном женщины и дети. Эти люди не общались с нами, но внешне не проявляли к нам враждебности. Желая составить личное представление о русских людях, я решил навестить одну из местных семей.

Я зашел к ним в дом, меня провели в небольшую опрятную комнату, и мы попытались завязать разговор с хозяевами, чтобы хотя бы немного узнать друг о друге, общаясь с помощью жестов. В результате краткого знакомства мое представление о русских несколько изменилось. Это были обычные люди, но их подлинные чувства, отношение ко мне и присутствию немцев в их стране было скрыто под маской невозмутимости.

На ротной кухне, находившейся в тылу за две мили от линии фронта, работали двое военнопленных и одна русская девушка. Неудивительно, что между девушкой и подсобным рабочим на кухне, немцем, завязались близкие отношения. Военный устав запрещал общаться с женщинами оккупированной страны. В частности, из-за опасения, что они могут заниматься шпионажем.