У ворот Петрограда (1919–1920)

Значит, рассуждал он, там можно подраться, а это ведь главное. Политику же пускай делают другие. Пускай они (т. е. Карташев и Политическое совещание) создают такую политическую обстановку, при которой ему, Юденичу, удалось бы собрать разбросанных по Финляндии русских офицеров и добровольцев (числом до шести-семи тысяч), формировать из них на территории Финляндии несколько батальонов, перебросить их на южный берег залива, в Эстонию, в подкрепление действующего там Северного корпуса и, заручившись поддержкой союзников и эстонцев, начать во главе этой маленькой армии поход на Петроград. Ведь он, Юденич, только «старший начальник» русских войск, оставшихся на обоих берегах залива, но не политический вождь; поэтому пускай о «политике» заботятся другие…

А эти «другие» действительно так хорошо позаботились об этой политике, что однажды (в конце февраля 1919) ко мне прибегает взволнованный эстонский представитель в Финляндии и будущий военный министр д-р Ханко и сообщает, что дело «проваливается». Оказалось, что съездившая для переговоров в Ревель делегация в составе князя Волконского (бывшего товарища председателя Государственной думы), генерала Суворова и какого-то никому неизвестного полковника Гершельмана заговорила с эстонцами о «правомочиях органов самоуправления… Эстляндской губернии», об условиях передачи Ревельского порта, железных дорог, почты и телеграфа в руки русских организаций и об установлении единого командования в лице Юденича…

Эстонцы были возмущены: они говорят о независимости, о декларации права на самоопределение, у них своя армия, свое правительство, свое дипломатическое представительство в Лондоне и Париже, Англия помогает им оружием и деньгами, за ними вообще «ухаживают», а русские, которые сами нуждаются в их помощи, предлагают им вернуться к status quo ante[11], т. е. капитуляцию. Я успокоил, насколько мог, господина Ханко, написал ряд успокоительных писем моим ревельским политическим друзьям и вновь принялся за работу. А. В. Карташев постепенно стал склоняться на устройство совместного со мной собеседования с Ханкой, который должен был получить соответствующие полномочия из Ревеля для всестороннего принципиального обсуждения вопроса о кооперации и выработке условий политической конвенции. Совещание состоялось через несколько дней в гостинице Societetshuset «в атмосфере внешнего взаимного благожелательства». Ханко, не стесняясь, говорил, что в стране нарастает недовольство против русских, которые передали дело антибольшевистской борьбы в руки правых организаций, самолично образовавшихся; что правительство Эстонии этим организациям определенно не верит, что если гельсингфорской политической организации идея совместных военных действий против Петрограда желательна, то им должна предшествовать торжественная и искренняя декларация права эстонского народа на самоопределение. Он, Ханко, как и все правительство Эстонии не сомневаются, что при этом условии народный голос на предстоящих в скором времени выборах в Учредительное собрание выскажется не только в пользу военного сотрудничества, но и за сохранение более или менее прочной федеративной связи с Россией после изгнания большевиков…

Впоследствии в Париже Н. В. Чайковский и Б. В. Савинков, совместно с которыми я возобновил переговоры с тамошней эстонской делегацией на мирной конференции, Пустой и профессор Пийпом – говорили мне, что в вопросе о декларации права на самоопределение эстонцы «коварны», что они, мол, хотят получить эту «бумажку» из рук какой-нибудь авторитетной русской политической организации только для того, чтобы, предъявив ее союзникам, сказать им: вот видите, сами русские признают нашу независимость, а вы медлите, нельзя же быть plus russe que les russes….

Действительность показала скоро, что «коварство» эстонцев сводилось просто к верному пониманию тактических задач, стоявших тогда перед ними в борьбе с большевиками: у эстонских детократических элементов, на плечи которых и ложилась ведь преимущественно вся борьба с советской армией, не было никаких других лозунгов для продолжения этой борьбы, кроме лозунгов «самоопределение», «независимость», «самостоятельность».

Эта была идея, которая еще могла увлечь народные массы для ведения непосильной длительной войны, требовавшей от маленького народа максимального напряжения энергии и бесконечных жертв. Идея была нова и захватывала. Люди не предрешали вопроса о форме будущего сожительства с возродившейся Россией, но сегодня они от нее обособлялись, потому что сегодня Россией правил Ленин. И само собой понятно, если, вступая сегодня в конвенции с представителями небольшевистской России, те же эстонцы требовали выдачи им «бумажки», которая только подтвердила бы декларативно их право на самоопределение и вместе с тем наглядным образом показала бы массам, истекавшим кровью в борьбе с большевиками, что демократическая Россия столь же далека от империализма коммунистов, как от империализма царей.