У ворот Петрограда (1919–1920)

А. В. Карташев как делегат Национального Центра, действовавший по определенным директивам из России и, что еще хуже, из Парижа, наотрез отказался выдать «бумажку», хотя бы с самым академическим содержанием. Требования Ханки показались ему дерзновенным посягательством на целостность и неприкосновенность российской территории, государственной изменой, в которой он, разумеется, участвовать не желает, как бы дорога ни была помощь эстонцев в борьбе за Петроград. Единственная уступка, на которую он шел, была та, что русская военно-политическая организация в Гельсингфорсе (подразумевалось Политическое совещание при Юдениче) обнародовало бы заявление с указанием, что вопрос о практическом применении принципа самоопределения народов к эстонцам должен быть предоставлен решению будущего Всероссийского Учредительного собрания.

Переговоры были прерваны, несмотря на то, что сильную поддержку своим хлопотам по выработке соглашения с эстонцами я находил в лице Е. И. Кедрина, пользовавшегося тогда известным влиянием на бывшего члена правительства Керенского. Но Е. И. Кедрин почему-то не пожелал тогда слишком «ангажироваться» в эстонском вопросе. Я полагал, что это происходит оттого, что Кедрин также имел раньше неосторожность примкнуть к Национальному Центру или просто потому, что отношения между Кедриным и Юденичем тогда были сильно натянуты и бывший член Центрального комитета партии «Народная свобода» не пожелал обострять их еще больше проявлением чрезмерной левизны.

Как бы то ни было – переговоры заглохли. Эстонцы были разочарованы. У лучших сторонников идеи федерации с Россией самый сильный козырь был выбит из рук как раз накануне выборов в Учредительное собрание, которое и должно было решить вопрос – отмежеваться ли от России навсегда или нет. Впервые у эстонских социал-демократов мелькнула тогда мысль: а не заключить ли мир с большевиками, если только они признают нашу независимость…

Но, быть может, А. В. Карташев и его ближайшие товарищи по формировавшемуся тогда «Политическому совещанию при Главнокомандующем» (Юдениче) относились столь отрицательно только к эстонцам, а Финляндию, т. е. ее независимость, признавали?

Ведь это же был краеугольный камень всей тогдашней антибольшевистской политики в Финском заливе: без участия Финляндии поход на Петроград со стороны Нарвы и Пскова требует длительной подготовки и его успех скорее проблематичен, с участием же Финляндии победа стремительная и полная, сулящая надежды на общее освобождение от большевиков, – обеспечена. Но для того чтобы заручиться вооруженной помощью Финляндии, нужно раньше признать ее независимость, честно, без оговорок и задних мыслей. Она, независимость, все равно уже признана de jure Францией, Англией, Швецией и некоторыми другими нейтральными странами, причем Англия обусловила ее в официальном документе, подписанном Бальфуром, оговоркой, что акт о признании независимости не предрешает вопроса о будущих границах молодой республики, ставшей отныне субъектом международного права.

Лондонское правительство, очевидно, уже тогда было осведомлено о притязаниях финляндских империалистов на восточную Карелию и Печенгу, а так как в ту пору (март 1919) в Лондоне еще дул резкий противобольшевистский ветер и Черчилль постоянно брал верх над Ллойд Джорджем, то отмеченная здесь оговорка о будущем территориальном устройстве Финляндии представляла собою очень жирную кость, брошенную с барского вестминстерского стола в гущу русских белых организаций.

Возможно, конечно, что Англией руководили при этом и другие, менее альтруистические, мотивы; английский флот еще стоял тогда на Мурманске и в Белом море; об уводе войск генерала Айронсайда никто еще не помышлял; напротив, экспедиция еще разрасталась, и вполне допустимо при таких условиях, что самой Англии могла, скажем, понравиться какая-нибудь угольная станция в Ледовитом океане, например Печенга с ее незамерзающим портом, – в суматохе все, что плохо лежит, – мое…

Со стороны Франции акт о признании Финляндии de jure не сопровождался никакими оговорками, но опять-таки не из чрезмерной привязанности Клемансо к принципу самоопределения, а из сухого политического расчета убить одним ударом гидру германофильства в Финляндии, продолжавшую отравлять там умы и сердца. Зато Франция действительно получила скоро от Маннергейма существенную компенсацию: для реорганизации финской армии, воспитанной на германских традициях, в Гельсингфорс был приглашен целый отряд офицеров французского Генерального штаба, первой фигурой в городе сделался «начальник французской военной миссии в Прибалтике» генерал Этьеван, на гельсингфорсских бульварах музыка играла вместо «Wacht am Rhein» «Марсельезу» и Madelon…