У врага за пазухой (СИ)

— О да… — Где-то внизу, покачиваясь, собирается начать свое дело член… А меня накрывает. — Да… — Выгибаюсь дугой. — Да-а-а… — хнычу, закрывая глаза. — А-а-а… — Чувствую, как проваливаюсь. Без подушки и одеяла уплываю далеко-далеко.

Туда, где нет никакого Вольского, никаких убийств и преступников. В сон.

Глава 20

Просыпаюсь от совершенно нереального запаха — свежей выпечки и апельсина. Сочетание, достойное рая. Впрочем, широкая кровать, шелковое постельное белье и потрясающий вид за окном тоже тянут на вариант эдема.

Дико хочется закрыть глаза и продолжить верить в сладкую сказку, но знакомый мужской голос выдергивает в реальность.

— Вы прибрались после этого? — спрашивает кого-то Вольский.

Ответа нет. Вероятно, разговор ведется по телефону.

— Нет, хорошо не подойдет. Нужно сделать так, как было. Ни одна сволочь не должна узнать, что вы там все обшмонали.

Несмотря на сонливость, понимаю, что речь о моей квартире. В ней не только устроили обыск, но еще и навели порядок. Перетрогали бюстгальтеры и разложили трусы.

— Значит, делайте это быстро! И не забудьте о главном.

Что за «главное», Ярослав не уточняет. Загадочно обрывает фразу и лишь спустя несколько секунд договаривает:

— Суньте ключ под дверь соседки. Они все равно позовут ее в понятые. Может, хоть дверь выбивать не станут.

Я и до этого не очень радовалась услышанному, а сейчас становится совсем плохо. Где-то там, в другой стороне Питера, сиротливо ждет обыска моя квартира. Ее будут переворачивать вверх дном, заваливать пол личными вещами. Возможно, что-то сломают или порвут. Перспектива совсем не радужная.

Задумавшись, как потом буду разбираться с погромом, ненадолго забываю о жарком ночном инциденте и выхожу из спальни.

По опыту пробуждения в мужских квартирах — был у меня короткий период свободы между браками — догадываюсь, что дальше начнутся попытки раскрутить на завтрак или на быстрый утренний секс.

Учитывая спермотоксикоз Вольского, никаких альтернатив и быть не может. Но этот непостижимый кобель удивляет.

Во-первых, он одет! И не наполовину, а полностью — в брюки и футболку, скрывающую всю роскошную геометрию.

Во-вторых, вместо члена Ярослав держит в руках сковороду.

А в-третьих, на столе стоят два стакана с чем-то оранжевым. Вероятно, это апельсиновый сок. И рядом — целая тарелка оладий.

— Ущипните меня… — Падаю на край дивана.

— О, проснулась! — выдает Капитан Очевидность.

— Это то, что я вижу? — Показываю на оладьи и сок.

— Апельсиновый. Только что отжал. Очень рекомендую, заряжает лучше кофе.

— А оладьи? — Тяну носом фантастический аромат.

Считается, что самые распространенные галлюцинации — слуховые: более семидесяти процентов от всех видов. Обонятельные и зрительные — редкие.

Если я сейчас сошла с ума, это точно что-то уникальное. Не факт, что вылечат, но хотя бы выделюсь.

— Рецепт сестры. Единственное, что у нее получалось, — дети и оладьи. Ради мелких пришлось вспомнить, как это делается. С тех пор и готовлю.

— Миллионер. Бизнесмен. Боксер. И повар…

— Крестиком не вышиваю. С иглами косяк: слишком тонкие.

— Ты точно настоящий?

До прихода на кухню и не думала, что хочу есть. Желудок не подавал никаких признаков жизни. А сейчас как с ума сошел — урчит и домогается.

— Не помнишь, насколько я реальный? — Красивые мужские губы расползаются в плотоядной ухмылке.

— Что за намек?

Не в силах больше ждать, я тянусь к совершенному пышному кругляшу и делаю первый кусь.

— А ты не ощущаешь? — Его Наглейшество выгибает левую бровь.

— Ощуща… — Осекаюсь. Оладушек выскальзывает из рук и падает на стол. — Нет! Ты не мог!

Напрягаю мышцы малого таза. Сжимаю, разжимаю, словно этим можно проверить «явку».

— Ты так тужишься, будто пытаешься нащупать меня в себе. — Паршивец мысли читает!

— Нет там никого! И не было! — Последнюю фразу произношу без уверенности.

Я помню, что было до отключки. Некоторые особо пикантные моменты — в подробностях. Но вот чем занималось тело в период времени между диваном и кроватью… Как из привычной одежды перекочевало в безразмерную майку… Здесь в памяти пробел.

— Вольский! — Вскакиваю с места как ужаленная. — Ты не мог трахнуть меня спящую!

Не обращая внимания на горячую сковороду, я подбегаю к этому мерзавцу и хватаю за грудки.

— Ты была такой влажной. Текла рекой. — Суицидник даже не думает отнекиваться.

— Ты. Меня. Изнасиловал?

Злости так много, что кажется, в любой момент лопну.

— Неужели расстроилась? — Его ладони ложатся на талию.

— Я тебя уничтожу! — взвизгиваю.

— Уже боюсь!

— Я тебя засужу! — Бью извращенца.

— Обязательно.

— Тебя зэки за решеткой до конца жизни будут вместо женщины… — Договорить не получается.

Как только я раскрываю рот, чтобы набрать побольше воздуха, туда проталкивается коварный язык Ярослава и клинит все мысли.

Продолжение печальное. Руки, как могут, сражаются за тело, лупят по груди и плечам, по каменному прессу. Колени пытаются зарядить в самое «яблочко». А предатели губы ловят каждое движение губ Вольского, раскрываются шире, позволяя ласкать рот. Трутся о его гладковыбритую кожу. И горят.