Теперь о первых днях Орловской операции в целом. Сравнивая состояние умов теперь и год тому назад, я вижу разницу, которую принимаю, как факт, еще не найдя ей точного объяснения. В прошлом году за Доном у Калача очень многие, может быть даже большинство, чувствовали желание бежать без оглядки при первом возгласе: «Немецкие танки!» или «Мы окружены!». Здесь под Орлом трудно было даже себе представить, что мог кто-нибудь повернуть обратно. Невозможно даже возникновение самой мысли об этом. Многие из необстрелянных, разумеется, робели, но их робость ни при каких обстоятельствах здесь не могла превратиться в панику и в бегство. Робость только связывала им руки и мешала правильно действовать. Стремление каждого вперед было до такой степени стихийным, что едва ли могли быть какие-нибудь препятствия, которые в состоянии были бы остановить это стремление.
«Мы работали, когда вокруг нас рвались мины, снаряды, сыпалось все, а мы делали сложные операции…»
Из беседы с Верой Леонтьевной Гуровой – медицинской сестрой 13-й гвардейской стрелковой дивизии 62-й армии. Сталинград. 7 января 1943 г.
1920 года рождения. Родилась в Днепропетровской области, г. Кривой Рог, украинка. Окончила в Кривом Роге медтехникум, пошла добровольно на финский фронт. Я по специальности операционная сестра. Там работала старшей операционной сестрой. За финскую кампанию получила медаль «За боевые заслуги», орден «Красной звезды» за Киев. Второй орден «Красной звезды» получила в этой дивизии, вручал полковник Вавилов. Была награждена указом Донского фронта за бои под Тимом.
Под Киевом было тяжело, но не настолько как под Сталинградом. Мы работали, когда вокруг нас рвались мины, снаряды, сыпалось все, а мы делали сложные операции. Я работаю в медсанбате. Под Киевом не было таких трудных условий работы. Мы стояли там в большой больнице, снаряды, может быть, и долетали, но они нам не мешали как здесь. Здесь у нас 600–700 раненых в сутки протекало. Приходилось работать круглые сутки. Помещение все время обрушивалось. Медсанбат помещался на хуторе Буркова по ту сторону Волги во втором эшелоне, а здесь был только передовой пункт. Я была там, а сейчас прибыла на смену сюда, когда там работы стало меньше.
Все сложные операции проводились там, в более спокойной обстановке. Нельзя же было оперировать раненого и держать его здесь 4–6 дней. Сейчас здесь тихо, раненых немного, а тогда у нас было очень много.
Больше всего было осколочных ранений, от мин, снарядов, бомбежек. Под Сталинградом мы имели в большинстве случаев осколочные ранения. До этого времени, когда мы стояли против Харькова, у нас на передовой медпункт меньшую роль играл, потому что раненых нам удалось быстро доставлять в медсанбат для того, чтобы оказать помощь, а в работе под Сталинградом этот передовой пункт сыграл очень большую роль. Раненых в живот здесь оперировали и здесь держали некоторое время. Может быть в то время, пока мы их доставим в медсанбат, они бы погибли. Их на носилках переносили.
Во время сталинградских боев ввиду плохой транспортировки, командование нашей армии выделило передовой пункт. Он состоял их двух хирургов, старшей сестры и младшей. Здесь раненым переливали кровь, делали операции и здесь же в блиндажах вылеживали несколько дней, а потом перевозили туда. Я была там потому, что вся тяжесть работы ложилась на ту часть медсанбата, которая находилась во втором эшелоне. Мы никогда не испытывали такой тяжести, как здесь, никогда я не видела столько раненых.
Сейчас я увидела, что сестры, кроме того, должны быть веселыми. Раненые все смотрят на тебя. Бывало, во время бомбежки раненые смотрят на тебя, как ты себя ведешь, так и они ведут себя. Я помню случай, когда бомбили нас, а раненых только обрабатывали, они оставались еще на столе. Это было под Киевом. Мне несколько раз приходилось оставаться с ранеными. В палатке ДПМ (дивизионный пункт медпомощи) была расположена операционная. Летало очень много самолетов. Хирург обработал, вышел, а 6 человек раненых нужно было снять со стола. В это время начали бомбить. Я и одна девчонка остались с ними, они на нас смотрят, говорят: «Идите сестры, спасайтесь вы, мы все равно раненые. Нам уходить было некуда, да и куда же уйдешь, если раненые смотрят на тебя, а ты их оставишь. Мне два раза приходилось оставаться при таких условиях. Я знаю, что ранен, ему больно, он знает, что еще один осколок может нанести такой урон и мне мысль даже не приходила в голову, чтобы я оставила раненого и ушла. С какими же глазами я потом вернусь палату и посмотрю на раненого. Я же приехала спасать его. Я не замужем.