В январе месяце мы подошли к железной дороге. Нас тут очень часто передвигали, то вправо, то влево по фронту.
У нас уже разговор шел о том, что будет генеральное наступление, что наша Донская армия отогнала противника. Мы знали, что немецкие войска в Сталинграде окружены. Знали это посредством политинформации. Информировал нас заместитель по политчасти командира батальона политрук, по званию старший лейтенант, сейчас капитан, Беляев, затем Аллахвердиев, который вел работу заместителя по политчасти командира роты. Приказ о наступлении был обнародован, доведен до каждого из бойцов. Нам его зачитывали – разъясняли. О предъявлении ультиматума генералу Паулюсу мы тоже знали. Знали также, что он отказался принять этот ультиматум, знали по сигналам, по ракетам, по артподготовке. Когда они отказались принять наш ультиматум, стало известно, что начинается наше наступление.
У нас основным узлом сопротивления была школа № 5, где мы очень долго топтались на одном месте. Ходили в наступление 12–13 бойцов с командиром подразделения. В этих боях у нас особенно отличился сержант Фомин, который руководил ротой, несмотря на то, что в роте было два средних командира. При блокировке школы № 5 отличились: младший лейтенант Мартынов, сержант Чесноков, красноармеец Александров.
Мы знали заботы о нас родины. Нам присылали подарки: мандарины, шоколад и прочее. Нас, несмотря на все трудности, родина и люди нашей родины сумели одеть в теплое обмундирование. Мы своевременно получили валенки, теплое обмундирование. Рукавицы у нас были фланелевые. Фланелевые рукавицы нам заменили меховыми. В ноябре месяце все это было. Валенки были выданы в то время, когда еще в них нельзя было ходить, было еще сыро. Поэтому у бойцов были и валенки, и ботинки.
План защиты Сталинграда мы знали. Мы знали слова нашего знатного снайпера младшего лейтенанта Зайцева, что за Волгой нам земли нет. Мало-мальски развитый человек знал, что противник хочет окружить нашу столицу с востока, занять Волгу, занять наши нефтяные источники – Баку. Это мы знали через работу политработников. Потом мы все-таки имели возможность читать газеты, хотя и урывками. Газет хватало на каждого бойца. Мы читали дивизионную и армейскую газеты, читали центральные газеты «Правду», «Красную звезду». Особенно много было «Правды» и «Красной звезды». «Известия» и «Комсомольскую правду» получали. Во время боевых действий мы газеты получали с опозданием дней на семь, на восемь. Я всегда успевал просмотреть передовицу. Освещения хватало. Тут было трансформаторное масло, сколько угодно его было. Главным образом, мы воевали днем, потому что ночью воевать в цехе было очень трудно. Бывали и ночные бои, но больше воевали днем. Ночью воевать было трудно, потому что малейший шорох, и вы попадали под обстрел. Мне некоторые вещи понравились Ильи Эренбурга, потом очень понравились статья об уличных боях генерал-лейтенанта Чуйкова. Я ее и сейчас у себя храню как память.
Было у нас 12–15 женщин, мы их эвакуировали. Остались: мать и дочь, у дочери ребенок. Они работницы завода «Красный Октябрь». Получали маленькую заработную плату, имущества у них никакого. Был свой домик небольшой. Все у них сгорело. Они жили исключительно тем, что им давали красноармейцы. Когда мы стали уходить 27–28, они тоже с нами пошли, но не знаю, вышли они или нет. В общем, здесь местного населения не было почти. За Доном было много местного населения. Местами отношение можно было встретить хорошее, а местами отрицательное. Например, в хуторе Паньшино было видно, что люди настроены антисоветски, некоторые уходили из Красной армии […].
Школу ФЗУ заняли в ночь на 1 февраля. Первого февраля было очень слабое сопротивление. В это время много пленных брали. За школой ФЗУ последовали Красные казармы, эти три домика красных. 2 февраля мы шли без всякого боя. Они уже начали сдаваться.
«Оборону надо держать. Пополнение шлют, его на два, на три часа хватает. Опять нужен народ. Так вот и воевали»
Из беседы с красноармейцем Александром Андреевичем Тимониным – минометчиком 1‑го батальона 120‑го полка.