У Земли на макушке

– Какое разрешение? – визитер меняется в лице. Бутылка возвращается на место. Разговор окончен. Если на мировоззрение Бориса Георгиевича наложило отпечаток общение со вселенной, то жизненная философия Юрия Александровича базируется на тонком понимании человеческих слабостей. Не говоря уже о том, что почти каждый человек– носитель еще не вырезанного аппендикса, и поэтому доктор в перспективе видит этого почти каждого на своем операционном столе. Правда, на «СП-12» Парамонову повезло, но год на год не приходится: Леонид Баргман, коллега со станции «СП-13», за период дрейфа вырезал три аппендикса. А о такой операции в условиях льдины любой хирург мечтает не больше, чем летчик о грозе или моряк – о двенадцатибалльном шторме.

За окном, полностью закрытом сугробом, свистело, рвало и гудело.

– Неотвратимо надвигается время завтрака, – заметил Белоусов, – но я подозреваю, что в постель нам его не подадут. И в то же время дьявольски не хочется вставать – противоречие, которое я своими силами разрешить не в состоянии.

– Хоть бы услышать от кого-нибудь доброе, ласковое слово, – пожаловался Парамонов, нежась в мешке.

Тут распахнулась дверь, и в комнату из тамбура заглянул дежурный по лагерю Анатолий Александров.

– С добрым утром! – приветствовал он. – Заходить не стану, я весь в снегу. Не имеете желания помочь Кизино выбраться на волю?

С негой и сомнениями было сразу покончено, мы быстро оделись и вышли на свежий воздух. Пурга за ночь потрудилась на славу: некоторые домики совсем скрылись под снегом, исчезли протоптанные дорожки; на месте бывших ям возвышались сугробы, и повсюду были разбросаны снежные ловушки, в которые проваливаешься чуть ли не до пояса. Спустя несколько минут мы дошли до сугроба, в котором должен находиться домик метеоролога. Пурга слепила глаза, лезла за шиворот и гнала прочь. Ну и работенка– удовольствие не из тех, что достаются в раю за безгрешное земное существование. Словно тысяча чертей мешает каждому взмаху лопаты! Даже у Анатолия Васильева с его медвежьей хваткой не хватало дыхания, и он то и дело втыкал в снег лопату, чтобы хлебнуть побольше воздуха.

– Копайте, копайте, – подгонял Парамонов, – внизу сидит голодный Кизино!

Более насыщенной упражнениями утренней зарядки я еще никогда не делал. От избытка усердия я даже чуть не перерубил лопатой кабель, вмерзший в снег у самой стены домика. Васильев работал как экскаватор, Белоусов и доктор от него не отставали, и через полчаса Кизино вышел на свободу – событие, которое обошлось камбузу в десяток бифштексов и в полуведерный чайник кофе,

БЕСЕДА ЗА МЕШКОМ С КАРТОШКОЙ

С утра я заступил на круглосуточную вахту – начальник станции назначил меня дежурным по лагерю. Новая метла чисто метет, и начал я с того, что вывесил «Правила поведения в кают-компании». Среди отдельных товарищей правила вызвали настоящий переполох – не потому, что в кают-компанию отныне следовало приходить в смокинге, а потому, что засорение родного языка преследовалось свирепыми, воистину драконовскими мерами: от одного до пяти ведер воды для камбуза – в зависимости от тяжести преступления. Завтрак прошел в необычной тишине. Вряд ли участники дипломатических переговоров подбирали выражения с такой тщательностью: вскользь брошенное слово могло слишком дорого обойтись. – Какая жалость, что Имярек уже улетел на материк, – сокрушались товарищи, – он один обеспечил бы камбуз водой на целый год вперед!

Кое-кто, впрочем, пострадал и в этот день: под овации друзей нарушитель вскакивал из-за стола, хватал ведра и с непрожеванным бифштексом во рту мчался в баню за водой.

Обязанности дежурного чрезвычайно обширны: от черной работы на камбузе и уборки помещения до ночного обхода лагеря. Только успевай! Но, пожалуй, наименьший энтузиазм вызвал у меня мешок картошки, которую надлежало очистить, вымыть и притащить в камбуз. Чего только не придумывают люди для заполнения своего досуга! Одни прогуливают собак, другие остервенело буравят во льду лунки ржавым коловоротом, третьи – это обычно физики, только что на глазах кинозрителя открывшие нечто совершенно гениальное, – изводят соседей жутким пиликаньем на скрипке. Но видел ли кто-нибудь из вас чудаков, которые для собственного удовольствия садились бы чистить картошку?

Пожалуйста, на льдине таких хоть отбавляй. Кают-компания – это постоянно действующий клуб станции; есть у человека незанятых полчаса – обязательно зайдет, людей посмотреть и себя показать. Поэтому вместе с дежурным всегда чистят картошку два-три приятеля, а иной раз желающих набирается столько, что дежурный позволяет себе кое-кому отказать.

– Что я – рыжий? – обижается желающий.

– Много вас таких, – ворчит дежурный. – а мешок один. Самим не хватает.

– Погоди, – грозится отвергнутый, – придешь послезавтра.