У зеркала три лица

Морана обернулась, уверенная, что Кай шутками маскирует обиду, но он улыбался как ни в чем не бывало: мальчишка, для которого прошлое не было грузом, а настоящее – испытанием. Мальчишка, который заставил ее однажды задуматься не о том, кто она есть, а кем может стать. И который обещал ей теперь будущее, даже если оно станет попыткой отыграть все назад.

— Знаешь, а я удивлен, – слова Кая нарушили тишину и заставили Морану понервничать в ожидании пояснений. — Это наш первый спор, когда ты не пыталась меня заморозить. Хм, пожалуй, я рад, что ты больше не бессмертное нечто: кажется, теперь с тобой можно договориться.

— Вот уж не надо трогать мое бессмертие. Мало я без того, по-твоему, потеряла?

Но вместо слов Кай протянул руку, пропустил меж пальцев длинную прядь волос, и в свете затухающей свечи Морана увидела, как на темном фоне серебрится первая седина.

***

– Могла бы и не думать о мальчишке, когда я рядом. – Все еще придерживая Морану за талию, прохрипел Ирвин. Убрал руки и поспешил отойти в дальний угол мастерской: туда, где дрожала и копошилась тьма, которую даже пламя свечей не сумело бы приручить.

– Откуда ты знаешь? – Обессиленная, Морана присела на край стола среди бисерных веточек и снежинок и, убрав с лица взмокшие волосы, оглянулась через плечо: – Ты не умеешь читать мысли.

– У тебя мое кольцо, а у него много функций. Только не вздумай снимать! Иначе оно не сможет тебя защитить.

– Не уверена, что мне нужна такая защита.

– Главное – я уверен. Пусть я не могу взять на себя твою боль, когда девчонка колдует, но у вас с ней осколки одного зеркала, а значит, через кольцо, через тебя я смогу найти ее и наслать кошмары.

– У Кая тоже осколок, – встревожившись, напомнила Морана. И Ирвин зло усмехнулся:

– Поверить не могу, что из-за каких-то дурацких осколков вас все притягивает и притягивает друг к другу. Это ведь даже не любовь!

– Нас притягивает друг к другу, потому что троллям нравилось шутить, и, исполняя желания, они не забывали про «но».

«Чего ты желаешь, Герда? Хочешь вернуть мальчишку, который по-настоящему даже не был твоим? Пусть магия отшибет ему память, но так, чтобы искал он потерянное и забытое до тех пор, пока не найдет и не вспомнит. А как вспомнит, заставь его снова забыть. Только теперь в другом времени, чтобы все трое – и ты, Герда, и ты – остались ни с чем. Ведь так веселее».

Морана закрыла глаза, выдохнула долго, протяжно, и наконец попросила:

– Не трогай Кая, Ирвин. На тебе и так много крови: хватит себя пятнать.

– А почему бы и нет? Напомнить тебе, что будет, если вы с мальчишкой встретитесь? Если он вспомнит тебя? Уже сделала ставку, где окажешься в следующий раз? В новом десятилетии? В новом веке?

– Ты говорил, за тобой стоят предки, и пока ты жив, пока я ношу заговоренное родовое кольцо, я всегда буду там же, где ты. Что тролльи шуточки больше не будут работать.

– Я говорил то, что ты хотела услышать. И то, во что хочу верить сам. Но, кроме вас троих, на свете уже нет никого, кто имел бы дело с магией троллей. Я даже не стал позориться и рассказывать Каджу все эти сказки. Так откуда мне знать, что сработает, а что нет?

Ирвин замолчал, и Морана не нашла что ответить. А за окном все еще играла музыка, и праздник был, должно быть, в самом разгаре. Но Моране на нем не было места.

– Ты не рассказывала про маленькую разбойницу, – с разочарованием и злостью упрекнул Ирвин, и его смуглое лицо сделалось еще темнее. – С другой стороны лучше бы я не знал, что ты хотела оставить рощу. Какая ж из тебя морана?..

– Паршивая, как видишь.

– И поделом тебе. – Ирвин скрипнул зубами, набросил на голову капюшон и, шагнув к двери, спросил напоследок: – С ребенком-то хоть что стало?

Морана почувствовала, как осколок вновь раскаляется и царапает изнутри, как просыпается боль, как расплескивается она, как растекается по телу. Боль от чужого колдовства и от правды, которую узнала не сразу, но которую и сейчас не смогла бы принять:

– Герда убила ее. Чтобы выменять сердце на магию троллей.

IV