У звезд холодные пальцы

Кто-то нежно вздохнул над ухом. Атын проснулся, но сделал вид, что продолжает спать. Урана отерла пот с его лба прохладной рукой, шепнула с оглядкой:

– Не кричи громко, птенчик мой, отца разбудишь.

– Разве я кричал? – удивился Атын.

– Кричал, – тихо сказала она, блеснув влажными глазами. Печальное лицо ее в предутренних сумерках почудилось красивым, как морда кроткой большеглазой лошади.

– Плохо сплю отчего-то, – смутился он.

– Что тебе снилось?

– Ничего особенного, – уклонился Атын. – Кузня привиделась.

– Потому что ты в ней еще не был, – вздохнула Урана. – Не сердись на Тимира. Он не плохой. Даже у белого стерха на крыльях есть черные пятна. Когда-нибудь я расскажу, почему твой отец стал немного… злым. Если хочешь, сам пойди сегодня в кузню. Он не запретит. Да и не увидит. Сам знаешь, днями на рыбалке пропадает…

Атын так и сделал. Едва отец утром скрылся на коне за горой, вприпрыжку побежал к кузне. Прижался к стене у приоткрытой двери и жадно оглядел полки с инструментами – клещами, тисками, боевыми молотами, кувалдами, ручниками с разными головками, прислоненными сбоку чугунными подкладными плитами. Пахло знакомо, как в Кудаевом холме о трех поясах. Руки чесались от желания опробовать здешние снасти, но крепче веревки удерживал холодок косых потаенных взглядов.

Кузнецы приносили сюда детей, когда они только-только начинали стоять на ножках. Не испугаются железного шума – значит, прошли малое Посвящение, и кузня их приняла. Ребята росли вместе со своим мастерством. Атын же был чужим. Его, конечно, не гнали, но всем видом давали понять, что он пока – гость, и гость не больно-то желанный. Он был сыном хозяина, главного кузнеца. Все считали его будущим великим ковалем, избранным богами. Может, видели в нем, безмолвном от робости, надменного человека. Скрытый под напускным безразличием налет отчуждения, приправленный чем-то вроде неприязненной почтительности, витал в угарном воздухе, словно густая кузнечная пыль.

Атын обрадовался, заметив на тропе старого Мохсогола. С табунщиком пришел к кузнецам его сын Билэр, лохматый, как всегда, и почему-то в разных торбазах.

На человеческом языке Билэр начал разговаривать весной. До того только мычал и изъяснялся знаками, пытаясь донести до людей свои мысли. Теперь никто бы не заподозрил в нем недавней немоты. Вместе с даром речи малец обрел странное свойство знать заранее, что произойдет завтра. Это было интересно, но боязно. Будто не Дилга прикидывал очередные загадки, а забегающий вперед ум и несдержанный язык Билэра, ворожа несчастья, приманивал их. Маленькому ясновидцу нравилось думать во времени туда и обратно. Мысли его шли вразрез друг другу, как супротивное течение Реки Мертвецов. Кроме того, парнишка был рассеян, постоянно все путал и забывал.

– Ты почему так обут? – спросил Атын.

Билэр уставился на свои торбаза. Один был ниже колена, другой выше и без вязок.

– Я-то думаю, чего это правой моей ноге холодно, а левой жарко? Выходит, один сапог зимний попался, а другой летний…

Ребята побежали к ручью, оправленному в ледяные покромки, кидать плоские камешки. Пока искали подходящие камни, приятель сообщил, что недавно главный жрец собирал детей, имеющих джогуры.

– Ты не поверишь – мы забирались с Сандалом на Каменный П-палец! – заикаясь от восторга, рассказывал он. – Лестница там прямо в облака втыкается. Вниз смотреть страшно – так и хочется прыгнуть! Скоро жрецы раз в седмицу будут заниматься с нами. Об этом никому нельзя говорить, но ты – тоже избранный. Должно быть, тебя просто еще не успели известить об учениях.

– Да, наверное, – Атын опустил глаза. – Но у меня свое ремесло. Я не хочу быть жрецом.

– Они не собираются делать из нас озаренных! Сандал объяснил, что человек, у которого есть дар, может нечаянно нанести себе или кому-нибудь вред, если не научить его пользоваться джогуром правильно.

– Стало быть, у жрецов есть джогуры, раз они знают, как с ними обращаться?

– Об этом Сандал не говорил, но, видно, есть, – не очень уверенно сказал Билэр.

– Почему бы жрецам не передать свои знания всем людям?

– Потому что знание теряет силу и становится мелким, если его раздробить на всех.

Кидать камешки расхотелось. Мальчишки уселись на берегу.

– Ты боишься кому-нибудь навредить джогуром? – спросил Атын, бездумно рисуя прутиком на земле лицо Билэра.

– Мне надо научиться управлять своим языком. – Сын Мохсогола сгорбился и вздохнул тяжко, как взрослый. – В теле одной женщины я увидел черное пятно. Честно предупредил, что будущей весной ей вместо наряда к кумысному празднику придется шить новое платье для вечного сна. Она заплакала и назвала меня вестником смерти… Матушка после сильно сердилась. Лучше бы, сказала, мычал по-прежнему, чем жестокие вещи людям сглупа вываливать. Потом я и сам подумал: нехорошо знать, когда человека заберет Ёлю, и вслух упоминать грешно.

– Ты ведь не соврал.