У звезд холодные пальцы

– Очевидцы говорили, будто травы там обычные, но высоты и мощи невероятной. Цветы размером с добрую мису, а листья на толстых стеблях огромны и кожисты, как крылья летучих мышей. Возможно, растения питаются Сюром живых существ, что по неведению завернули в котел и отравились его ядовитым воздухом.

Отосут невольно передернулся в страхе.

– А слыхал ли ты раньше о глазастых железных великанах?

– Я немало слышал о Долине Смерти и размышлял над тем, что связано с нею. Мне кажется, железные великаны – это не люди, а хитроумные устройства в виде человека. Когда-то они могли двигаться. Между прочим, в древности Бесовский Котел называли Котлом Самодвигой. Он якобы перемещался по земле, сам собою катился на круглых подпорках, о чем осталась память в давних коленах.

– Кто же заставлял его катиться?

– Думаю, те, кто создал и все другие приспособления в нем. Великие мастера. А со временем их творения проржавели и утеряли мощь.

– Люди? – удивился Сандал.

– Вероятнее всего. Но не без раденья демонов. То есть демоны, чье волшебство недолговечно и ложно, каким-то образом завладели разумом людей, осененных высоким джогуром, и использовали их умения.

– Зачем?

Нивани пожал плечами:

– С тех пор как Творец согнал демонов в Нижний мир, они не прекращают попыток захватить Орто, чтобы приблизиться к небу. Наше благо, что эти усилия предпринимаются редко, по прошествии многих человеческих веков. Куда торопиться демонам, чье мерклое существованье способно теплиться вечность?

– Страсти! – содрогнулся Отосут. – Неужто на Срединной нет волшебника, который мог бы обезвредить Котел? Сумел же ты пробиться в память Пачаки и даже принес с собой древнюю пыль.

– Да, сухая грязь гиблых пещер, где плутали Пачаки с матерью, ненадолго прилипла ко мне. Но это не страшно – на здоровой земле эта пыль, хранящая семя смерти, превращается в простую, коей полно на полках нерадивых хозяек… Обычно шаманы спускаются в чужую память по корням и видят, когда и почему человека постиг недуг. Если еще не поздно договориться, стараются встретиться с духом хвори. Однако Сковывающая болезнь в некотором роде и есть сама Ёлю… Я не слышал о человеке, сумевшем когда-либо столковаться с нею.

Хозяин задул плошки и открыл полог. Яркий свет залил полупустой чум. Травник поднялся, но Сандал рассчитывал еще кое о чем выспросить шамана. Нивани не очень вежливо осведомился:

– Что еще?

– У тебя было рассекание тела? Какой у тебя шаманский уровень?

Отосут с изумлением глянул на главного жреца. Что с ним случилось?! Выпалил, как мальчишка, недопустимо открытые, грозящие обидой вопросы!

Лица обоих жрецов покраснели. Сандал опустил голову:

– Прости, Нивани… Давно мечтал я поговорить с шаманом и так обрадовался случаю нашего знакомства, что несдержанный язык сам сболтнул.

Ньгамендри устало улыбнулся:

– Шаманы не обязательно болеют с рассеканием тела. Я избежал его. Мой дед был знаменитым кудесником, восьмым в нашем роду. Он выявил во мне наследный джогур, когда я еще лепетал с огнем. Но дар долго ничем не выдавал себя. Лишь после ухода деда по Кругу вихрем ворвался в меня. Мне было дозволено лечить людей средствами и приемами, известными простым лекарям, и несколькими волшебными. Дед перед смертью успел вложить в мою душу кое-какие из своих секретов. Потом пришла тяга к наукам. Ради этого я посетил далекие земли, пять весен учился у шаманов и знахарей других народов. Путешествие и учеба стали моим Посвящением.

Сандал подался вперед:

– Приходилось ли тебе где-нибудь слышать об алахчинах?

– Один из наставников упоминал о солнечном народе, который давно исчез с лица земли. Но зачем тебе знать о нем? Мало ли родов и племен возникает на Орто и пропадает бесследно, будто их смыло дождем?

– Алахчины писали доммы…

– Ныне есть разные народы, чьи мудрецы обладают знанием письмен. Правда, мне еще не встретился ни один такой ученый человек. Да и доммов я не видел.

Сандал не успел спросить, на каком языке говорил Нивани во время камлания, шамана отвлек Отосут. Травника заинтересовал способ врачеванья иглой, которому молодой ньгамендри научился в чужих землях.

Не вслушиваясь в разговор, Сандал думал со смесью горечи и почтения: «Впереди у Нивани вся жизнь. Он отличный лекарь. Умный, правдивый человек с приятной внешностью и красивым голосом. А главное – настоящий волшебник, хозяин большого джогура. Мог бы стать озаренным. Не сыскать лучшей замены мне, старому».

Вслух он ничего не сказал.

Домм пятого вечера. Волшебный камень

Эмчита шла вдоль тенистых склонов, слушая ладонями землю. Пальцы ловили тяжкое сухое дыхание земли, вокруг вились-порхали, садились на них проснувшиеся мотыльки. Щекотливый трепет крылышек мешал ощутить слабый прерывистый ток, которым обычно отзывается злато-корень. К разгару лета он у молодого растения с полмизинца, но силы достигает живительной.

Знахарка разочарованно вздохнула: видно, и нынче она его не найдет. Не чуяли руки капельных движений верхнего побега – купинки нежных соцветий с мелкими красными плодами.